Иван Алиханов - «Дней минувших анекдоты...»

Я хотел устроиться в дальний колхоз перевозчиком молока на молокозавод, однако в первом же рейсе остался лежать в степи с приступом. И тут меня нашла новая призывная повестка.

Взяв с собой пару мешков картошки и килограммов десять рису, я поехал в Ташкент, откуда меня направили в Алма-Ату в школу подготовки среднего строевого командного состава в качестве слушателя. Мой рапорт о том, что я и есть этот командный состав, готовый к отправке на фронт, не возымел действия.

В Алма-Ате я неожиданно встретил моего сокурсника, будущего профессора и будущего отца знаменитого футболиста Олега Логофета, который, как и я, но по причине греческого происхождения, чуть не был исключен с факультета, хотя закончил его также с отличием. В то время в Алма-Ате было полно киношников. Олег был влюблен в Лидию Смирнову. Он познакомил меня с артистками, которые снимались в фильмах, и мы, в общем-то, не скучали.

В училище, благодаря своим отработанным навыкам штыкового боя и отличной строевой подготовке, чем я выгодно отличался от интендантов и запасников, составлявших основной контингент школы, мне удалось внушить начальству, что я прислан туда по ошибке и меня вновь отправили в Ташкент в резерв командного состава.

Проторчав в резерве довольно долго в качестве заседателя в трибунале, я совместно с председателем и еще одним заседателем вынес не один десяток стандартных приговоров дезертирам, отравлявшим себя мылом, табаком и еще черт знает чем: «приговорить к высшей мере наказания — расстрелу с заменой отправки на фронт в штрафной батальон».

Я написал рапорт командующему округа, где подробно изложил свои мытарства: «Отец — армянин, мать — немка, строевой командир, специалист по физической подготовке». В заключение я просил «либо использовать по специальности, либо отправить на фронт». Резолюция на моем рапорте была весьма оригинальной: «Если он русский — использовать по специальности, если немец — демобилизовать».

Меня вызвали в отдел кадров. Разговор был короткий:

— Вы русский?

— Нет, я армянин.

— Вы немец?

— Нет же! Я — армянин! У меня мать немка.

И меня в четвертый раз демобилизовали из армии!

На вопрос, куда я хочу отправиться на жительство, я назвал Тбилиси. Мне отказали. Тогда я решил вернуться в Уштобе.

В военкомате Уштобе встретили меня радостно и тут же поручили отправлять мобилизованных новобранцев в Алма-Ату. Призывники томились у военкомата и никак не могли уехать. Работникам военкомата давно не присылали положенного довольствия, и мне вручили доверенность на получение причитающегося довольствия. Я взялся за эти хлопоты, выговорив себе в вознаграждение демобилизационное удостоверение с направлением в Тбилиси.

Отправить группу в 30 человек одновременно оказалось совершенно невозможно. Мы атаковали каждый поезд, но вагоны до отказа были забиты мешочниками и пассажирами. В конце одного из поездов было прицеплено два товарных вагона, в которых ехали мобилизованные. Нам с трудом удалось открыть их. Ехавшие в них призывники-казахи оказали нам яростное сопротивление. Когда мне все же удалось пробиться в вагон, обнаружилась страшная картина — в двухосном вагоне было человек сорок. Большинство лежали пластом, видимо больные. Два человека умерло, на трупы никто не обращал внимания. Как потом выяснилось, эти призывники нарочно ели мыло и табак, чтобы заболеть дизентерией и не попасть на фронт.

Начальник вокзала приказал отцепить эти вагоны с дезертирами и загнать их в тупик. Дальнейшая судьба этих несчастных мне неизвестна. Наконец с группой человек в десять я все же проник в пассажирский вагон, а остальным приказал по мере возможности ехать в Алма-Ату, где я буду ежедневно встречать их на вокзале. Дней за пять мне удалось выловить на алма-атинском вокзале и сдать в Республиканский военкомат 30 человек, именно то необходимое количество призывников, которое и было определено для мобилизации Каратальскому военкомату. Хотя многие из тех, кого я доставил в военкомат, были, конечно, из других районов, но не имели на руках никаких документов и были рады хоть куда-нибудь определиться.

В республиканском райвоенкомате мне, выполнившему мобилизационный план, выдали полностью довольствие для наших уштобских старичков-лейтенантов, а они на радостях, превысив свои полномочия, выдали мне предписание — следовать в Тбилиси для дальнейшего прохождения службы.

Я предполагал навсегда расстаться со своей женой, однако ее слезные просьбы, и всегда достойная и самоотверженная Анна Васильевна, попросившая вывезти их в Россию, побудили меня помочь им. Я вписал на оборотной стороне командировочного предписания «с ним следуют жена имярек и теща», мои старички поставили свою печать и на обороте, и мы в начале 1944 года покинули Уштобе, где прожили в трудах и заботах 15 месяцев и похоронили нашего сына Мишеньку.

В Закфронте (так именовался округ) начальник физподготовки был мой сокурсник Володя Фламин. Он очень обрадовался встрече и обещал направить меня начальником физподготовки дивизии. Однако отдел кадров решил иначе. Там быстро смекнули, что Каратальский военкомат не имел права направлять меня «для прохождения дальнейшей службы» куда бы то ни было, и мне было предложено за свой счет возвратиться в Уштобе.

Однако свет не без добрых людей, и по решению Тбилисского горвоенкомата меня поставили на учет как офицера запаса по военкомату района имени Берии.

Федор Афанасьевич Схиртладзе — чудесный, интеллигентный человек, единственный из всей последующей плеяды председателей Комитета физкультуры имевший специальное образование (последующие шесть или семь председателей были выкормыши комсомола и административной системы), встретил меня очень приветливо и тут же направил на должность начальника военной кафедры, а мою жену Сашу преподавателем на кафедру легкой атлетики института физкультуры.

Был февраль 1944 года. Война продолжалась уже на территории Восточной Европы и, пожалуй, «моя война», проведенная в ссылке в Уштобе и в скитаниях по тылам, на этом могла бы закончиться. Но кончилась она, как и для всех 9 мая 1945 года. Этот счастливый для всего человечества день был для меня омрачен страшным известием. Именно в этот день я узнал, что мать моя умерла в ссылке в год ее ареста, а мой брат Миша погиб под Найдамом (Гдыней) на фронте 17 апреля 1945 года, во время артналета от осколочного ранения в голову.

Много позже меня вызвал военком и заявил, что я дезертир, так как он не смог нигде найти приказа о моей демобилизации. Слава богу, этот приказ чудом сохранился в архивах Северокавказского военного округа.