Валерия Троицкая - Телеграмма Берия

Второе приглашение было на завтрашнее воскресенье от Викария Вестминстерского аббатства к нему домой на ленч, а затем на подробную экскурсию с ним по его всемирно известной епархии.

И ещё одно — от академика Асратьяна, на совместное посещение его дальних родственников или знакомых — тоже в воскресенье.

Сейчас, наверное, трудно понять и представить себе, насколько мы были запуганы требуемыми правилами поведения за рубежом, поэтому все приглашения я прежде всего рассматривала с точки зрения этих правил.

Предложение Мартина мне показалось безопасным. Выбор же между вторым и третьим предложениями был предрешён. Конечно, я предпочитала приглашение Викария Вестминстерского Аббатства, я просто мечтала попасть в это великолепное старинное здание, особенно предложенным мне неформальным образом — и осмотреть его с человеком, который лучше, чем кто-либо, мог мне всё показать и рассказать.

Но ведь согласно правилам, в гостях следовало бывать только по согласованию с посольством и, конечно же, не одной. Пойти в дом высокого представителя религии в Англии, к тому же одной — было просто неслыханно, и могло грозить мне самыми серьёзными неприятностями по возвращении.

Объяснить всё это моему на редкость симпатичному соседу было невозможно, и с большим огорчением и досадой, придумав какую-то причину, — я вежливо отказалась.

Затем Мажордом всё тем же громким, вибрирующим голосом произнёс два церемониальных тоста — сперва за гостей (все члены Королевского Общества шумно встали), затем за членов этого общества (значительно тише встали гости, которых, естественно, было значительно меньше). Между тостами оставалось время для общения, в течение которого я договорилась о встрече с академиком Асратьяном, познакомилась с рядом других членов Королевского общества, и сказала Адмиралу Дею, что мы сможем поговорить о делах — в понедельник.

Вскоре всё кончилось, и я поехала в свой холодный номер в гостинице, огорчённо переживая свою трусость при отказе от столь любезного приглашения Викария Вестминстерского Аббатства.

Следующий день я провела совершенно бездарно, а в понедельник после короткого совещания у Мартина — впервые смотрела с галереи для гостей на работу парламента Великобритании. Всё, что происходило — вызывало моё крайнее изумление.

И свобода держаться, и непринуждённость поз (вплоть до неприличного с моей точки зрения закидывания ног на стол, разделяющий правящую и оппозиционную партии), и стремление многих выступить, молниеносно вскакивая для этого со своих скамеек, и дотошные попытки спикера (сидевшем на мешке с зерном в каком-то седом курчавом парике) навести порядок, взывающего прекратить бурный поток громких одобрительных или разгневанных возгласов «Order, order, order».

После посещения парламента я вернулась в отель, так как у меня развивалась свирепая ангина — по-видимому, от холода в номере, который только теперь я начала отапливать, не считая шиллинги.

С трудом преодолевая плохое самочувствие, я тем не менее приняла любезное приглашение от молодого профессора Г. Бейнона (впоследствии — сэра Гренвилла Бейнона [9] Лицо, посвящённое королевой в рыцари, называют сэром, затем полностью имя, затем фамилия. Так моего знакомого профессора Г. Бейнона, после посвящения его в рыцари, следовало называть сэр Гренвил Бейнон. ) на симфонический концерт в знаменитом Королевском Альберт-холле. Это согласие пойти на концерт, некоторым образом скрашивало, во всяком случае, в моих глазах трусость, проявленную в случае приглашения Викария Вестминстерского Аббатства.

После концерта Бейнон, видя мою простуду, повёл меня в паб, известный тем, что в своё время его завсегдатаем был Чарльз Диккенс, о чём свидетельствовала надпись на металлической доске, висевшей рядом с нашим столиком. Мой спутник буквально заставил меня выпить какое-то очень крепкое виски, которое, по его мнению, должно было поставить меня на ноги.

Плохо себя чувствуя, я тем не менее с испугом начала отдавать себе отчёт в том, что веду себя крайне рискованно. Ведь я не только пошла на концерт с «иностранцем» — одна, но и совершила более тяжкое преступление — пошла затем с ним, как мне тогда по невежеству показалось, в «кабак», что усугубляло мою «вину»…

На следующий день, когда я уже просто не вставала с постели, Г. Бейнон через горничную передал мне на память шерстяной красный в чёрную клетку шотландский шейный платочек, сохранившийся у меня, как это ни удивительно, и до этих дней…

Он напоминает мне и первое посещение Англии, и обед в Королевском Обществе, и несостоявшийся визит к Викарию Вестминстерского Аббатства, а также моё внезапное бегство из паба, который любил посещать Чарльз Диккенс.

В 1966 году в жизни Валерии Троицкой произошло событие, благодаря которому её стали называть «Самой Глубинной Женщиной» и «Матой Хари» [10] Мата Хари (Mata Hari) — исполнительница экзотических танцев и куртизанка голландского происхождения, которая прославилась шпионской деятельностью во время Первой мировой войны. . Чтобы избежать противоречивых слухов, она написала об этом событии сама…

Прошло около двух недель, как я вернулась из командировки в Париж. Пора было представлять, как это полагалось в то время, отчёт, я не пошла на работу и старалась поскорее написать его, чтобы отделаться от этой нудной обязанности.

Телефонные звонки часто отвлекали меня, и я подходила только к тем из них, которые продолжались особенно долго. Раздался очередной звонок, и, как я ни хотела прерывать свои занятия, пришлось снять трубку, кто-то звонил очень настойчиво.

На мой сердитый и не располагающий к разговору тон я услышала озабоченный, смиренный и печальный мужской голос, который, извиняясь за звонок, сказал следующее:

— Я звоню вам из редакции журнала «Новое Время», и мы хотели бы узнать, какова, по последним сведениям, судьба Валерии Алексеевны?

— А почему вас, собственно, это интересует? — спросила я, не признаваясь, кто с ним разговаривает.

— Ну как же, — сказал он, — многие газеты мира пишут про её печальную судьбу, о том, что она находится в одной из тюрем США и советское правительство ничего не предпринимает для её освобождения.

Пауза с моим ответом несколько затянулась, и он спросил:

— Вы не можете или не хотите мне отвечать?

Я ответила ему, что по телефону разговаривать не буду и что прошу его приехать ко мне домой, захватив газеты, о которых он говорил.

Торопливо поблагодарив меня, он записал адрес, сказал, что не мог даже надеяться на возможность разговора с кем-либо из семьи Троицкой, что он будет у меня через полчаса, и повесил трубку.