Зинаида Чалая - Анатолий Серов

Передовые идеи века мы впитывали в себя с молоком матери. То, что рудники и заводы могли когда-то принадлежать маленькой горсточке людей, казалось нам диким и нелепым, — ведь при нас капиталистов уже не было! Мы жадно слушали рассказы о том, как большевики, партизаны, красногвардейцы сражались в гражданской войне, как они победили Колчака и прочих баронов и генералов. Мы хотели быть похожими на этих большевиков, которые завоевали нам свободную жизнь; мы мечтали о подвигах, о славе, и хотя в этих мечтах было много детского и смешного, но всегда они были связаны с мыслями о Родине.

В книгах мы искали любимых героев, которым можно было подражать. И сама жизнь учила нас и разжигала в нас стремление к мечтам и будущим большим делам».

Шел 1929 год — год великого перелома. Открывалась новая страница нашей истории. Уже определились решающие успехи социалистической индустриализации. Совершалась революция в деревне — происходила ликвидация кулачества как класса на основе сплошной коллективизации. Сельское хозяйство перестраивалось на колхозный лад. В стране вырастали новые города, заводы, строились новые вузы.

И по рекам, по железным дорогам и воздушным путям народ посылал своих детей осваивать необъятные просторы Родины. Молодежь приходила на новые места, чтобы строить и учиться.

Это был год великого перелома и в личной судьбе Анатолия. Он уже работал вторым подручным сталевара. Вместе с ним держал выпускные экзамены и его младший брат. Осенью в Надеждинске должен был открыться горный техникум с двумя отделениями — горным и металлургическим. Евгений решил поступить на металлургическое отделение и стать специалистом мартеновского дела.

Виктор Недосекин собирался на строительство Уральского машиностроительного завода. Он звал с собой Анатолия.

— Слушай, это же громадное дело, понимаешь? Гигантская стройка всесоюзного значения. Для нас, если хочешь, целый университет.

— Неужели мы расстанемся?! — с грустью отвечал Толя. — Ты же понимаешь, у меня другие планы.

— Да что с тобой говорить. Всем известно — только и мечтаешь о летной школе.

— Разве ты не хотел бы стать авиатором? В тебе есть все качества умственное развитие, физическая закалка, отличное зрение, ловкость, легкость замечательная — отсутствие лишнего веса. Виктор, идем в истребители! Идем!

Но решение Виктора было твердо. Он шел своей дорогой.

Оба грустили, ожидая, когда наступит час разлуки. Но молодые сердца были переполнены предчувствием начала чего-то большого и прекрасного впереди.

Однажды они сошлись на пути к заводу. Анатолия вызвали в райком комсомола.

— Не знаешь, зачем вызывают? — спросил он друга.

— Получены путевки.

— Какие путевки?

— Есть в Кунгурский машиностроительный институт.

— Я подавал заявление в летную школу, — сказал разочарованно Анатолий и замедлил шаги.

— Кажется, что-то есть, — загадочно улыбнулся Виктор. — Ты слыхал ведь — объявлен массовый призыв молодежи в авиацию.

— Что ты сказал?!

— Вот газета, читай. Комсомольский призыв.

Анатолий схватил «Комсомольскую правду». Несколько раз прочитал сообщение.

И бросился вперед бегом.

— Скорей в райком! Скорей!.. А есть путевки?

— Не знаю, — Виктор едва поспевал за Анатолием. В райкоме они попали в толпу молодежи. Толя, подняв газету, протиснулся к Туеву. Иван испытующе взглянул на юношу.

— Не раздумал?

— Не раздумал? Ты о чем?

— Летать!

— Иван! Что ты спрашиваешь!.. Надо о путевках узнать. Ведь мы черт-те как далеко, путевки могут не дойти до Надеждинска! Понимаешь? Их перехватят еще в Свердловске. Иван!

— Да скажи ему, Ваня, не томи, — крикнул Виктор.

— Пришли путевки. Целых три. Даем их — одну тебе, Анатолий. Вот, — он протянул Толе, не верящему своим глазам, драгоценную путевку, — и еще двоим товарищам.

Дрожащими руками Серов схватил бумажку и ринулся было к двери. Туев удержал его.

— Лучшим комсомольцам вручаем, помни. Комсомол за тебя ручается.

— Спасибо. Оправдаю. Я…

— Постой, Серов. Ты все-таки подумай. Посоветуйся с родными. Это уже не мечта, а серьезный шаг в жизни. Нелегко стать летчиком, а тем более таким, чтобы мы гордились им. А отступать будет неловко.

Завтра с ответом придешь. Сегодня и слушать не буду. Иди, друг.

Родители уже давно готовились к этой минуте. Внешне они были спокойны. Отец с бодрым видом шагал по комнате. Мать только гладила сына по крутому сильному плечу, стараясь удержать слезы. Он молча целовал материнское лицо, внезапно поняв ее тревогу.

Бабушка, мать Константина Терентьевича, всплескивала руками и качала головой:

— Ай да Серов… Ай да Серов!.. В авиаторы пошел!.. А помнишь, Костя, твой отец тоже сказывал сказку про Серова-стрелка, летал ведь! Что ли при царе Петре Великом?

Константин Терентьевич отмахнулся было: что это бабка вроде даже довольная сидит. Но бабушка настаивала:

— Был ведь, был такой стрелок. Летал. Сам и аэроплан смастерил.

— Бабушка, был. Стрелец, воин русский. Был! Спасибо, что напомнили. Он обнимал бабушку, опять возвращался к матери. — Не бойся, все будет замечательно хорошо. Не волнуйся, мамашенька, я же себя знаю.

— Один Серов по воздуху летал, другой под землей руду царю добывал, задумчиво говорила бабушка. — Как же, мне ли забыть! Как заболел наш-то, все говорил: «Увидишь, Дунюшка, будем летать, мы, Серовы, мы таковские… Стрелец-де упал, а его не забыли, ученые его помнят! Спроси у школьного учителя, он знает, наверно. Наши будут и недра, и небо». Мне ли забыть? А сам-то все надеялся увидеть… Я, говорит, за тридцать перешел, я сильный. Другие — послабже… шахтерский век — тридцать лет, а я… Не дожил и до тридцати четырех мой Тереша.

Под ее тихий говор, отец, заглушая её и — как бы возражая, твердо внушал сыну:

— Я, Толя, всегда верил в тебя. Знаю, что из тебя выйдет настоящий уралец — летчик ли, сталевар, инженер… Ведь горное дело — великая вещь, интересная, ты знаешь.

— Знаю, папа. Я же с тобой все речки изъездил, во всех шахтах бывал. Мне горное дело нравится. И металлургия. Но если меня не примут в авиацию на этот раз, я все равно буду еще и еще готовиться и поступлю, наконец. Ты знаешь меня.

— Я тебя знаю, — отвечал отец с гордостью и затаенной печалью.

Мать с надеждой говорила:

— Еще экзамены впереди. Может, еще провалишься.

Заходили приятели. Некоторые отговаривали, другие радовались за Толю, гордились им:

— Эх, Тошка — зверь лыжный! Ты хоть карточку подари на память.

Толя отправился в цех. Старший мастер уже знал. Прощаясь с Серовым, спросил на всякий случай:

— А то останешься? Первым подручным.

— Это большая честь для меня, Иван Алексеевич.

— Будем с тобой греметь на всю страну. Слово даю — уральское!