Анжела Ламберт - Загубленная жизнь Евы Браун

Знаете, Гофман, я так обеспокоен будущим Гели, что чувствую потребность присматривать за ней. Я люблю Гели и мог бы на ней жениться, но вам известна моя позиция. Я намерен оставаться холостым. А потому удерживаю за собой право оказывать известное влияние на ее дружеские связи , пока она не встретит подходящего мужчину. Я не могу допустить, чтобы она попала в недостойные руки.

Если эта запись достоверна, то Гитлер обманывал самого себя. Путци Ганфштенгль однажды заметил, как он смотрел на Гели «телячьими глазами», когда думал, что их никто не видит. «Как-то раз мы видели ее с Гитлером в Резиденц-театре… во время антракта они стояли у балкона, и Гитлер пялился на нее, не зная, что за ними наблюдают, но, завидев меня, поспешил натянуть свою обычную наполеоновскую маску».

Даже если Адольф Гитлер и не думал жениться на Гели, его друзья замечали эротическое напряжение между ними. Они не могли знать, что есть роковое препятствие на пути к их союзу — то, что тогда называлось «дурной кровью», — следствие кровосмесительных браков в деревеньке Штронес, где родился его отец. В душе Гитлера, пропагандировавшего эвтаназию во имя создания расы совершенных человеческих существ, всю жизнь таился страх, что его гены несут клеймо умственной и физической ущербности. В данном случае велика была вероятность, что это касается и Гели, удваивая риск. О браке не могло быть и речи, о детях тем более.

И все же Гитлер впервые в жизни был влюблен — ошеломляюще, неподобающе, страстно влюблен. Чувства Гели угадать сложнее. Она гордилась своей властью над ним, но сопротивлялась его попыткам ограничить ее свободу. Гитлер столкнулся с личностью, которую не в состоянии был подчинить себе — ни приказами, ни подарками, ни даже засовами на дверях. Вопреки собственной воле он был заворожен «маленькой дикаркой», и ее сопротивление приводило его в ярость. Ей хотелось чувствовать себя свободной, веселиться, флиртовать и танцевать, ходить в кино, пить и курить, встретить красивого, сильного молодого человека и выйти за него замуж. Но он лишал ее всего этого. Она должна была сопровождать его повсюду: на ужины в Osteria Bavaria, в оперу, на загородные пикники. По выходным, если он не был занят делами партии и не произносил публичных речей, они обычно отправлялись в Оберзальцберг, хотя присутствие ее матери исключало любого рода интимные отношения, так как в то время Хаус Вахенфельд еще был маленьким домиком. Могла ли Ангела Раубаль оставаться в неведении относительно страсти Гитлера к ее дочери, или же она намеренно закрывала на это глаза в надежде, что в один прекрасный день Гели станет первой леди Германии?

Пятого августа 1928 года, через год после приезда в Хаус Вахенфельд, Гели переехала в комнаты по соседству с мюнхенской резиденцией Гитлера по адресу Тиршштрассе, 43, в нескольких шагах от реки Изар в районе Изартор, подальше от богемных искушений Швабинга с его задымленными кафе, полными голодных, вечно спорящих студентов. Это означало, что дядя сможет присматривать за ней. Но он никогда не забывал, что окружающие в то же время наблюдают за ним. Гитлер был душой нацистской партии, ее создателем, выразителем ее идеологии. Мужчины относились к нему с почтением, женщины — с обожанием. Он не мог рисковать скандалом, особенно в связи со своей племянницей. Вопреки самым разнообразным слухам, которые за последние восемь лет связывали его со многими блестящими, утонченными или знаменитыми женщинами, он почти наверняка все еще оставался девственником. Растущая популярность и известность Гитлера вынуждали его быть осторожным на публике. Сплетен и так ходило предостаточно, а политические противники уже злословили по поводу постоянного присутствия Гели. За столом она всегда сидела рядом с ним, и ей одной позволялось прерывать его. Она могла перебить его монолог нетерпеливым замечанием, шуткой или забавной историей, и Гитлер снисходительно слушал, довольный, что она развлекает компанию — и в первую очередь его самого. Он не отличался чувством юмора (хотя некоторые говорят, что он был хорошим пародистом), но любил, когда его смешили. Неприличные шутки Гели шокировали его, и все же ей разрешалось преступать его правила, гласящие: женщины никогда не должны привлекать к себе внимание в мужской компании и вести себя вульгарно. Гели бессовестно нарушала оба.

Несмотря на снисходительность, которую он проявлял к ней в кругу своих ближайших соратников, Гели начала тяготиться дядюшкиной опекой. К 1929 году фюреру все больше приходилось заниматься политикой. Он разъезжал по всей Германии, воспламеняя народ своими речами, а Гели оставалась одна. Каким бы он ни был знаменитым и щедрым, с ним было скучно. Он решительно не переносил джаз, синкопированную музыку, танцы — вообще не любил ничего современного. И вместе с тем не позволял ей проводить время с ее друзьями, которые всем этим наслаждались. Генрих Гофман описывал, как однажды Гели выпрашивала разрешение пойти на одно из крупных общественных мероприятий Мюнхена — бал по случаю Масленицы. Сначала Гитлер отказал, утверждая, что его долг — оберегать ее. Но в какой-то момент все же уступил, при условии, что ее будут сопровождать двое его друзей (Гофман и Макс Аман, оба вдвое ее старше), что он сам выберет ей платье и что она уйдет в одиннадцать вечера, то есть когда на любом приличном балу самое интересное только начинается. Гели провела вечер, скучая и стесняясь уродливого вечернего платья, полностью закрывающего ее роскошную грудь. Домой она заявилась до полуночи, кипя гневом. Гофман впоследствии высказался: «Это дитя природы просто не могло мириться с тем, что он следит за каждым ее шагом и что ей нельзя ни с кем разговаривать без его ведома».

Дочь Гофмана Генриетта, которой в то время было семнадцать, иногда присутствовала на застольях в Osteria Bavaria. Она внимательно наблюдала за связями Гитлера, и на ее свидетельство можно положиться. Хенни вспоминала: «Меньше всего Гели нуждалась в присмотре. Она была готова к новым приключениям, жаждала новых впечатлений». Ее отец пришел к тому же выводу: «Суровый надзор за каждым ее шагом, запрет на общение с мужчинами и нормальные развлечения без ведома Гитлера были невыносимы для характера свободного, как сама природа». Несчастной Гели, скованной по рукам и ногам, так хотелось выйти из дому без сопровождающих или отправиться поездом в Вену на встречу с бывшими одноклассниками (а также на другие, более рискованные, свидания). В то же время Гели не торопилась отказываться от роли любимицы Гитлера, хорошо осознавая, что он служит предметом всеобщего поклонения. Она наслаждалась властью над этим могущественным человеком и пользовалась ею, насколько осмеливалась. Он то обращался с ней трепетно, то приходил в бешенство, но время шло, и риск, которому она подвергала его публичный имидж, начал переходить границы допустимого.