Лев Разумовский - Нас время учило

Фронт. 1944. За две недели до ранения

Отзыв Григория Бакланова

Мы сидим на заплеванном полу Мантуровского военкомата.

Все время хлопают двери — вдруг входят новые партии призывников и располагаются на полу, положив по голову сидора.

Рядом поют частушки. Мотива почти нет, слова оглушительно выкрикиваются, обрываясь на полуслове, слышен нехитрый перебор гармошки, потом снова многоголосое рявканье.

Нас уже обрили наголо, теперь мы ждем медосмотра, отдыхаем после сорока километров пути из Угор. Кто-то с хрустом жует сухарики, вынимая их из большого холщового мешка, дымят самокрутки… Ноябрьская стужа леденит забитые фанерой окна, крепкий запах самосада смешивается с вонью из дощатой загаженной уборной, стоящей во дворе.

— Все призывники вшивые! — споткнувшись о мою ногу, чертыхается дядька, который стриг нас час тому назад.

Я достаю из вещмешка пирог с картошкой, жую и радуюсь своему богатству: у меня десятка два пирогов, испеченных в детдоме, черные квадратные сухари, небольшой кусок масла и мешочек вяленой свеклы вместо сахара.

— Выходи строиться!

Торопливо сую остатки пирога обратно и выбегаю во двор. Призывники выходят, ищут свое место, путаются, бестолково месят лаптями грязный снег. Наконец мы образовываем какое-то подобие строя, кривого и нечеткого.

— Рравняссь! Смир-на! — слышен надрывный крик худого мужчины, одетого в короткое штатское пальто, военные брюки и сапоги. Кричит он истошно, и щека у него при этом дергается. Демобилизованный…

— Смир-на!

Перед нами начальство — тучный высокий мужчина с красным грубым лицом — райвоенком майор Краснов. Широкие черные брови высокомерно подняты, губы презрительно поджаты.

На майоре форма с незнакомыми погонами. За ним, на некотором отдалении, еще трое пестро одетых людей, какая-то смесь военного со штатским.

— Рраа-авнение на середину!

Наш командир не говорит, а поет, команда подается протяжно и на самых высоких тонах, торжественность нарушает только не в такт дергающаяся щека.

Высоко задирая негнущиеся ноги, он подшагивает к майору:

— Товарищ районный военный комиссар! Новый набор призывников выстроен!

Майор обводит глазами наш строй. Меня удивляет выражение его лица: я ожидал увидеть внимательный взгляд старого командира, оценивающее приглядывание, может быть, добродушную усмешку — ничего этого нет. На лице его — высокомерие и неприязнь. Может быть, мне это кажется?

— Здравствуйте, товарищи бойцы! — выкрикивает он неожиданно.

Мы отвечаем разноголосо и нестройно.

Ему это не нравится. Он повторяет приветствие-команду. Мы отвечаем еще хуже.

— Сержант! — Наш командир вытягивается перед ним. — Ну-ка, погоняйте их передо мной немного!

Погоняйте? Нет, я не ослышался. Впрочем, он прав, мы должны были лучше ответить ему.

— Нале-во! — слышится команда. — Ша-агом марш!

Мы маршируем. Несколько сот ног в лаптях уминают грязный снег во дворе военкомата. Пестрая масса призывников, одетая во что попало, даже отдаленно не напоминает воинскую часть. Ватники, полупальто, ушанки, кубанки, мешки за плечами, — мы выглядим мешочниками в пути. Единственное, то нас всех объединяет и создает видимость некоей формы, — это лапти. На мне тоже лапти и черный матросский бушлат.

— Подтянуться! Направляющий, короче шаг! — надрывается командир. — Взять ногу! Р-раз-два три, рраз-два-три!

Ничего не помогает. Усталые люди спотыкаются, идут не в ногу, мы растягиваемся по всему двору, мешки болтаются, лапти скрипят.

— На месте! — слышим мы пение командира.

Часть толпы начинает вразнобой топать ногами на месте, передние уходят вперед.

— На месте! Мать вашу в душу! Направляющий, стой!.. Вашу мать!

Люди останавливаются. Командир в бешенстве матюгается, мы подтягиваемся, выравниваемся, дышим тяжело. Сегодня ночью мы прошли сорок километров. Ноги болят, усталость сковывает мысли и движения.

— Сержант, ко мне! — слышно с середины двора.

Мы видим, как майор отчитывает нашего командира. Поделом ему! Наверно, за ругань… Разве можно так ругаться, когда идет строй, какой пример он подает будущим солдатам? Ведь каждый командир — воспитатель в Красной Армии.

Майор подходит к нам.

— Разве так ходят? — обращается он к нам.

Мы молчим.

— Ходить ни… не умеете! Вот как надо ходить!

Он выбрасывает вперед ногу в начищенном сапоге почти на девяносто градусов и делает таким образом несколько шагов. Весь он как заводная кукла, лицо принимает торжественное выражение. Он явно любуется собой.

В наших рядах раздаются смешки.

— Как гусь! — произносит кто-то сзади.

Майор оборачивается. С лица сходит состояние торжественности, оно принимает свое обычное брезгливо-надутое выражение.

— Кто смеялся?

Молчим.

— Кто смеялся в строю, я спрашиваю?

Люди сопят, переминаются с ноги на ногу.

— Сержант! Два часа строевой этим недоноскам!

Следует грязная ругань.

— Ничего, — вмешивается один из сопровождающих, — в армии их обломают! Научат жить! Дадут прикурить!

…Вечером, еле волоча ноги, я разыскиваю по адресу, данному мне в Угорах, место, где я могу переночевать. Мне открывает скрипучую дверь девчонка, лет двенадцати, закутанная в серый платок, в валенках на босу ногу.

— Смирновы здесь живут?

— Мы Смирновы.

— Можно у вас переночевать? Я из Угорского детского дома, пришел на призыв.

Девчонка исчезает. Вместо нее появляется мать, худая женщина в платке. Она быстро окидывает меня взглядом, улыбается и открывает дверь.

— Ночуй, милый, ночуй! Мне не жалко. У меня завсегда детдомовские ночуют, изба большая, только холодно, дров нынче мало…

— Ничего, мамаша, спасибо! Где можно лечь?

Она указывает мне место в большой комнате, и я с наслаждением вытягиваюсь на полу. Коптилка на столе выхватывает темную зелень большого фикуса, некрашеный стол, лавки, иконы в углу, рядом с ними в рамке фотографии. Снимаю лапти. Расстилаю бушлат на полу, укладываю удобно мешок под голову. В голове отрывочными кадрами проносятся отдельные события последних лет.

Сентябрь сорок первого. Я вместе с другими мальчишками нашего дома стою на крыше. Вдали горят Бадаевские склады. Густые темные клубы дыма поднимаются из-за горизонта, заходящее солнце окрашивает их в ярко-оранжевый цвет. Мы еще не знаем, что нас ждет.