РОБЕРТ ШТИЛЬМАРК - ГОРСТЬ СВЕТА. Роман-хроника Части первая, вторая

К одному крупному архитектору немецкого происхождения Роня получил приглашение вместе со своими родителями, точнее, они передали приглашение и сыну. За огромным столом оказалось не менее шести десятков людей, преимущественно старшего возраста. Это были старинные московские интеллигенты XIX века, специалисты во всех областях — музыканты, инженеры, врачи, архитекторы, математики, педагоги. Рональд узнал многих папиных друзей: молчаливого профессора Вихерта, инженера Коппе, органиста Гедике, профессора Ауэра, автоконструктора Бриллинга: иных он знал в лицо, но запамятовал имена. То были руководители научных кафедр в институтах, проектировщики известных зданий, технические руководителя крупных производств. Один из известных московских врачей, доктор Кроненталь, произнес на вечере большую вступительную речь.

Оратор сравнил московских немцев кукуйского происхождения со средневековой швейцарской гвардией. Дескать, в некотором роде мы, кукуйские немцы, тоже наймиты у здешних коренных властителей, ибо мы — нацменьшинство. Но советские власти, которым мы служим как бы на правах ее преторианской гвардии, подобно гвардии швейцарской на службе у иноземных, например, французских королей, никогда не будут иметь повода к неудовольствию! Дело нашей немецкой чести — ни в чем не подвести своих советских хозяев! Наш труд, наши знания мы отдаем щедро и трудимся с вдохновением, хотя и не очень верим в конечную цель такого эксперимента, который осуществляет советская власть.

— Можно не разделять некоторых политических концепций, — продолжал доктор Кроненталь. — Можно сомневаться в правильности и оправданности тех или иных практических шагов правительства. Не буду перечислять тех мер, какие лично мне и большинству здесь присутствующих кажутся не только хозяйственно вредными, неразумными, но и социально неоправданными. Мы их отвергаем в своей среде и, даст Бог, не будем иметь с ними ничего общего. Например, со всем тем, что творится сейчас в деревне. Последствия мы ощущаем столь же остро и тяжело, как все в России, но вины за эти события не несем. Итак, повторяю, можно далеко не все правительственные меры одобрять, но любому из нас надо честно и любовно делать свое дело на порученном участке. Честно работать — наш девиз! Приносить пользу этой стране, где мы родились и выросли, где многие из нас учились, завершив образование в иностранных университетах или у лучших русских профессоров, — таков наш долг и наша честь! Если же мы бываем поставлены в плохие условия и видим, что наши силы тратятся впустую — тогда надо заявить об этом хозяевам громко! Мол, требуем человеческих условий, либо — открывайте нам ворота из страны! Ибо мы — мастера своего дела, нам цена — везде высокая. Однако, до таких крайностей у нас, слава Богу, доходит дело не часто, ибо русские наши начальники-партийцы обычно умеют ценить нашу преторианскую гвардию, а мы сами, швейцарские гвардейцы, сердечно любим свое российское отечество, когда оно разумно использует наши знания и опыт!

Когда Роня пересказал эту речь Зажепу, тот пожал плечами и буркнул:

— Что ж, так оно и есть. Форменные наймиты! Неглупый медик! Однако, ничего интересного в этой речи нет. Вот если бы вы, Вальдек, в отчете немножко повернули бы текст, переставили акценты, то могло бы зазвучать острее... Впрочем, как знаете!

Но чем дальше длились встречи Рони с Зажепом, тем нетерпеливее тот становился. Он опять делался грубым и придирчивым.

— Слушайте, Вальдек, вы совсем не способный к нашей работе человек. При вашем-то происхождении, ваших связях, встречах, обязанностях — могли бы горами двигать! А вы ничего существенного не делаете для нас, не помогаете нам. Ну, консультации. Для этого есть и специальные ведомства. Получили бы и без вас! Ну, мелкие фактические справки, кое-какие рекомендации... А где организация? Где разоблаченные враги-антисоветчики? Эх, Вальдек, Вальдек! А еще хотели быть острием кинжала, входящего в грудь врагу! Вот ведь и Максим Палыч вами давно недоволен. Да проснитесь вы! Я вам разрешаю несколько стимулировать ваши объекты... в направлении большей откровенности.

Зажеп любил выражаться замысловато.

— Объясните, что значит «стимулировать»?

— Ну, завести, скажем, осторожный наводящий разговор. Показать свой интерес к внутригерманским проблемам. Пусть мелькнут, в конце концов, будто невзначай, какие-нибудь портретики в вашем блокноте или бумажнике. Ну, там Гитлер, Гинденбург или хоть Николай Второй, что ли... Пусть где-нибудь будет наклеена крошечная свастика... Да слушайте, неужели вы сами ничего не можете придумать, чтобы расположить к доверию тех, кто всерьез мечтает о свастике и фюрере! А таких около вас — ого-го! Вот увидите, еще как клюнут! Крючок без наживки — плохая надежда. А с наживкой — оглянуться не успеете, почувствуете интерес врага.

— Иоасаф Павлович, поймите, что все это не для меня! Я ношу портрет Сталина и притворщик из меня — никудышный.

— А ваша жена?

— Тоже, как и я. Она — открытый и правдивый человек.

— А между тем, успешно работает. И продуктивно. Ею мы довольны.

Но ведь ей ни в чем не приходится притворяться, не надо разыгрывать то, что ей не свойственно. Значит ее руководство просто правильно сумело использовать такого работника. А вы, на мой взгляд, совершенно не умеете, простите за прямоту! Вы меня то дергаете, то торопите, то пугаете. Я лично все это представлял совсем иначе. Мою позицию никак не используете и навязываете круг людей мне чужой и поручаете разыгрывать из себя то, что мне чуждо. Все это просто невыносимо для меня. Времени я трачу много — толку вижу мало.

Ну, уж не так все черно, как вы обрисовали. Прошу вас, не принижайте значения вашей работы. От нее зависят прямые государственные интересы. Мы с вами еще поговорим об этом подробно. А пока — исполните то, что я вам посоветовал. Вас и Максим Павлович просит быть поактивнее.

В свежем номере «Гамбургер Иллюстрирте» Рональду попался снимок фюрера при очередном выступлении. Его физиономия вызывала у Рони чувство, близкое к тошноте. Одутловатая, мещанская физиономия, свиные тяжелые глазки, косо подрезанная челка на низком лбу... Держать при себе такую вырезку было мерзко, но он положил ее в блокнот. Назвался груздем — полезай в кузов!

На следующей же встрече с друзьями церковного органиста, во время танцев, Рональд стоял поодаль вместе с певцом Денике. Органист, вальсируя, как бы вручил Рональду его партнершу по танцам в ту минуту, когда он записывал в блокнот новый телефон Денике. Из блокнота выпала вырезка из «Гамбургер Иллюстрирте». Органист и Денике так и кинулись: «Покажи! Покажи!» Органист даже затрясся от восторга, впрочем искусственного: