РОБЕРТ ШТИЛЬМАРК - ГОРСТЬ СВЕТА. Роман-хроника Части первая, вторая

Признаюсь откровенно, что и мне, и всем другим его близким было не просто решиться на публикацию таких страниц, вынося эту горестную тайну из узкого семейного круга. Тем более, что «чары Лубянского Вия» не оставляли ни автора, ни его семью во время долгой работы над «Горстью света». Деловые коллеги и даже «братья-писатели» не раз доверительно говорили мне: «Твоего отца пасут!»., или — «Всем вашим семейством интересуется КГБ!» Признаков тому было немало. Отцу не разрешили выехать в Польшу за получением гонорара, меня не пустили в научную экспедицию по Монголии. Говорили, будто бы в «компетентных органах» сочинение отца шутливо называют «романом века» и ждут лишь окончания всей этой писанины для немедленного изъятия рукописей...

«Железные веки Вия» (или «Недреманное око», как выразился отец в своей хронике) на сей раз проявили своего рода деликатность — они приоткрылись лишь после смерти писателя. Уже во времена перестройки, в 1986 году, пришли «товарищи» к родственникам и знакомым автора, не только в Москве, но одновременно в нескольких городах, с настойчивыми требованиями сдать все экземпляры рукописи «Горсти света», будто бы опасаясь ее утечки за рубеж (о чем отец никогда и не помышлял). Я было кинулся в разные союзписательские инстанции, взывая к формально созданной Комиссии по наследию Р. А. Штильмарка, но сразу же убедился, что «органы» установили с СП тесные контакты гораздо раньше: там все известно и вполне согласовано. Пришлось во избежание обысков и неприятностей сдать имеющиеся рукописи, за исключением единственного экземпляра, который сберег младший сын автора, Дмитрий [2] Заслуга сбережения рукописи «Горсти света», по которой осуществлены все публикации, включая настоящую, принадлежит также его покойной жене Галине Анатольевне. Историю ареста рукописи и сохранения одного из ее экземпляров Д. Р. Штильмарк рассказал в телевизионной передаче «Пятое колесо» в декабре 1989 г. .

Впрочем, тревоги «лубянского Вия» были совершенно напрасны. В рукописи «Горсть света» не разглашались никакие государственные тайны. Не прошло и года, как разочарованные «компетентные органы» передали все изъятое в один из московских архивов, где они и остаются по сей день (18 единиц хранения). Возвратить их тем, у кого изымали, конечно, и не подумали — это было бы «вовсе против правил»!

Нет, «Горсть света» не представляет собой «роман века», это не грандиозный «Архипелаг» Солженицына, не «Жизнь и судьба» Гроссмана, не «Погружение во тьму» Волкова... В этом произведении множество подробностей, интересных любителям российской словесности, истории, знатокам и ценителям старой Москвы, прежней России. Схваченные памятью автора «моментальные фотографии» эпохи революции и НЭПа до времен перестройки создают причудливую и замысловатую вязь, в которой едва ли не каждый читатель сможет найти что-либо особо для себя интересное. Хроника ценна прежде всего широтой своего полотна, мастерством отделки, сочностью отдельных мазков.

Сын своего времени, непосредственный участник множества мирных и военных событий, писатель щедро делится с нами впечатлениями, воспоминаниями и раздумьями, причем подчас весьма неоднозначными. При общем явно антисоветском настрое автора (по сути он был «внутренним диссидентом») мы находим немало эпизодов и высказываний патриотического и даже прокоммунистического характера. Вместе с тем, критическое отношение отца к окружающему может подчас вызвать читательские обиды. Кого только не «зацепил» автор в своей «Горсти» — и русских, и евреев, и немцев — право же, есть чем поживиться рецензентам. Но в целом роман-хроника в основе своей, несмотря ни на что, жизнерадостен и оптимистичен. Поистине, человек нашего времени способен вынести все, «что Господь не пошлет»...

Блажен, кто посетил сей мир

В его минуты роковые!

Его призвали всеблагие

Как собеседника на пир...

* * *

...Первые сообщения о загадочном «Наследнике из Калькутты» я получил в 1953 г. не из Енисейска, где отец находился в ссылке, а из городка Тогучина Новосибирской области. Писал мне совершенно незнакомый человек, Василий Павлович Василевский, приславший целую кипу документов. Он обращался и к Председателю Верховного Совета СССР маршалу К. Е. Ворошилову, к Председателю Союза Советских писателей А. А. Фадееву, в другие инстанции, добиваясь ответа на вопрос: где находится изъятая у него политотделом 503-й стройки ГУЛЖДС [3] ГУЛЖДС — Главное управление лагерей железнодорожного строительства. (северная железная дорога Салехард-Игарка, строившаяся силами заключенных) рукопись романа «Наследник из Калькутты»? Как я понял, написан он был отцом, но первым автором считался именно Василевский, который, освободившись по бериевской амнистии, разыскивал теперь сие детище. Приведу отрывок из его письма к отцу, сохраняя слог:

«...Кругом затишье, все молчат, одни молчат, это люди подобные северным, с решением пусть полежит, а другие не знают ход событий, поэтому, вымывшись в бане на севере, наш наследник, забравшись в пышный кабинет с мягкой мебелью, скорее всего в ГУЛЖДС или ГУЛАГе, может быть в руках капризной дамы улыбается ей безумными глазами.

Мой совет, поручите, Роберт Александрович, вашему сыну с целью защиты наших интересов получить право и побывать на приеме в президиуме у К. Е. Ворошилова, обсказать ему всю подробность той трудности, которая была испытана нами, с просьбой отозвать наш труд по принадлежности...» Ну, и так далее, письмо длинное. Но отец внял совету!

Ох, как не хотелось мне, студенту Московского Пушно-Мехового института, снова обращаться в наши славные «органы». Уж очень были памятны бесконечные очереди к разным парадным подъездам вроде приемной Калинина на углу улицы Коминтерна (ныне Воздвиженки) или к тюремным окошечкам — узнать, куда нести передачи... Памятны и поездки с ними к отцу в подмосковные непионерские лагеря — сначала в Новый Иерусалим, затем на кирпичный завод в Гучково, потом — на трамвае — в Ховрино...

Но после новых обращений Василевского, которые поддержал и отец из Енисейска, я поплелся в знаменитую по сей день приемную на Кузнецком мосту, изложил людям в форме свое дело, показал документы.

— Вам надо в КВО ГУЛАГ! — решительно сказал форменный чин.

— Куда, куда? — растерянно переспросил я.

— В культурно-воспитательный отдел Главного управления лагерей. Располагается на площади Маяковского, в доме, где ресторан «Пекин», только вход со двора. Желаю успеха, действуйте!

Среди бумаг Василевского была доверенность на мое имя. Ее-то я и предъявил в этом самом КВО, явившись туда в самых смятенных чувствах: «что за комиссия, создатель! Еще романа мне не доставало!»