РОБЕРТ ШТИЛЬМАРК - ГОРСТЬ СВЕТА. Роман-хроника. Части третья, четвертая

Вся районная медицина была в Енисейске ссыльной, кроме номенклатурных должностных лиц с партийными билетами; практиковавшие врачи — хирурги, терапевты, зубные, детские, гинекологи — отмечались у коменданта точно так же, как и Рональд. Были они из Прибалтики, с Кавказа, из прежних немецких колоний. Районный невропатолог (средних лет латышка, сосланная из Риги) была уже предупреждена приятелем Марианны, пианистом-харбинцем, что молодой учительнице грозят неприятности по службе, откуда ее намереваются уволить с волчьим билетом. Латышка тотчас заготовила справку (даже не видя «пациентку» в глаза), гласившую: гр-ка Марианна Сергиевская заболела на почве переутомления неврастеническим синдромом; страдает бессонницей, повышенной чувствительностью к болевым и температурным раздражителям, расстройством внимания и ослаблением памяти. Нуждается в отдыхе, укрепляющей терапии и. временном прекращении умственных видов труда...

Вероятно, комиссия вздохнула с облегчением, получив этот медицинский предлог для «приличного» увольнения: ветры-то московские, как-никак, несли оттепельные веяния...

Увольнение состоялось в первых числах октября, уже в ходе учебного года. Зарплата прекратилась, и, что было особенно чувствительно, институт потребовал немедленно съехать с казенной квартиры!

И тут-то райотдел МВД видно вспомнил об инциденте 13 мая! Когда сей орган власти, так сказать, морально капитулировал перед наглым ссыльно-поселенцем... Вот как наглец использовал дарованное ему право остаться в городе! Совратил комсомолку! Увлек ее в опасную авантюру и лишил комсомольского билета. Все отнял: будущность, профессию, Москву! Душу!..

Рональд в точности не узнал, как был сформулирован телефонный сигнал «сверху», последовавший еще до того, как окончились сезонные изыскательские и проектные работы, но благоволивший к нему инженер Воллес дал ему понять, что держать его в штате более не может, так как, мол, сверху получен «сигнал»...

— Мне представляется весьма вероятным, — говорил он с глазу на глаз своему подчиненному, — что в ближайшие времена последуют перемены, и вам, Рональд Алексеевич, не следует особенно огорчаться. Кстати, я уже рекомендовал вас в соседнее строительно-монтажное управление. Оно, правда, не в городе, а в поселке Аклаково, что километров на 40 ближе к краевому центру... Там главным инженером некто Рудин, Лев Михайлович [69] Леонид Наумович Лаврецкий. , образованный человек, бывший з/к, крупный специалист по железобетону. Я готов написать вам отличную характеристику, и верю, что ваше положение вскоре изменится к лучшему. Возможно, что вы поедете вскоре домой, вольной птицей. Однако один совет хочу вам дать: не возвращайтесь туда, откуда вы были «изъяты». Слишком велик будет соблазн пойти по линии мести и отплаты злом за зло... А там ведь столько наворочено, что за целую жизнь не расхлебаешь! Взяли вас в Москве — махните в Ленинград, хотя бы! В Ленинграде взяли — дуйте в Москву! Это я просто носом чую!

Поверьте, я искренне желаю вам успеха, а что касается совращенной комсомолки, то передайте мое уважение Марианне Георгиевне, скажите, что я восхищен ее поступком, даже тост за нее поднимал в одной товарищеской компании. Уверен, что выбор она сделала самый правильный! Покамест же — счастливого пути в Аклаково!

Дома, на улице Перенсона, он нашел пакет с удивительным, незнакомым обратным адресом: какой-то неведомый город Тогучин, Новосибирской области. Господи! Нарядчик Василенко! «Джакомо Грелли» — мнимый соавтор рукописного романа! В своем неповторимом стиле он писал:

«Рональд Алексеевич! Меня изыскали ограничить изъятием у меня вашего романа. Сам я подвергнут этапу на Дальний Восток, а роман этапирован в отдельности от меня в ГУЛАГ, где и пребывает. Прошу вас о принятии надлежащих мер через вашего сына Федора об извлечении романа из КВО ГУЛАГА МВД СССР с целью продвижения его в органы печати».

Каким чудом Василенко столь быстро разведал Рональдов адрес; где хранится сейчас рукописный черновой экземпляр — оставалось еще выяснять, но, странным образом, это письмо бывшего нарядчика показалось ему обнадеживающим признаком и привело в наилучшее настроение, несмотря на крайне сложное, собственно, прямо-таки отчаянное положение...

Перевод из райцентра в отдаленный поселок, где нет ни знакомого человека, ни перспективы быстро найти жилье для семьи из четырех человек: трое взрослых и двухлетняя девочка! Крыши над головой уже нет — вещи Марианны Георгиевны вынесены во двор. Денег нет, ибо они с Марианной решили вложить остаток средств в экипировку Рональда: брюки, обувь, пальто зимнее, галстук и рубашку, белье и носки! На пиджак средств уже не хватило, однако выручил Федя: прислал в посылке папин военный френч... На последние 8 рублей был нанят попутный грузовик до Аклаково. Вещи (не очень обильные) погрузили в кузов, усадили женщин и девочку кое-как в кабину, а Рональд укутался в одеяло, прижался в кузове к наматраснику и, навстречу ледяному ветру, соснам, далям и первым снежным тучам, одолел сорокакилометровую дистанцию. Велел шоферу подождать у какого-то домика с четырьмя крыльцами и... постучал в дверь с цифрой «три».

Ангел ли хранитель, счастливая ли звезда им руководили, но интуиция не обманула: жильцом малой квартирки номер «3» оказался один из соседей по Красноярской пересылке, бывший зек из Белоруссии, отсидевший десятку за приверженность к церкви, Леонтий Беляк [70] Леонид Иосифович Черняк. . В камере он раздражал соседей чрезмерным молитвенным усердием, исключительно духовной тематикой в разговорах с однокамерниками, суровым постничанием, казавшимся ханжеством в тюремных условиях, и полным отсутствием интересов светских. Беседуя с кандидатами на ссылку, он всегда подчеркивал полное безразличие к выбору поселения, работы, жилья, ниши. Господь поможет! На все, мол, Его святая воля! Наше дело — молитва и исполнение заповедей. Лене Беляку соседи не сразу верили, подозревали его в притворстве, а иные просто сочли «чокнутым», «тронутым», «чуть-чуть с приветом»... И вот в его-то жилье и постучался бездомный Рональд со своим новым семейством.

Через час вещи были сложены и прикрыты во дворе. Семья сидела за чаем. Дом был и без того переуплотнен: из Белоруссии переехала к чокнутому Леонтию жена с маленькой дочкой. Да еще ночевал какой-то друг из приезжих. Однако, перебыв с утра под чужой крышей, Рональд уже на другой день обрел собственную: главный инженер стройки, Лев Михайлович Рудин, принял его радушно, определил на участок нормировщиком и выделил точно такую же квартиру, как у Леонтия, только еще без печи!

Правда, хороший печник сложил ее за полдня, вывел трубу на должную отметку над крышей, помог оштукатурить и побелить, однако первые дни в квартире было дымно, сыро и холодновато, ибо новую печь нельзя перегревать. Девочку Олю пристроили в детский садик, а маму сам начальник отдела кадров оформил на должность табельщицы. Впоследствии трест повысил ее до инспектора по кадрам, видимо, по протекции благоволившего к ней начальника, взбалмошного, всегда нетрезвого, но не злого.