РОБЕРТ ШТИЛЬМАРК - ГОРСТЬ СВЕТА. Роман-хроника. Части третья, четвертая

Впрочем, Рональд Вальдек еще не знал, как высоко оценивалась тогда каждая наступательная инициатива, каждая контратака! Их оценивали не столь по конкретным тактическим результатам, сколь по благотворному моральному резонансу среди наших обескураженных, озлобленных неудачами войск.

В начале следующего дня лейтенант Смирнов прозрачным эзоповым языком, с приличествующими ситуации недомолвками доложил комбату, что осталось «на передке» после эвакуации 37 активных штыков. Значит, потеряли вечером половину! Попробуй тут продержись белым днем, можно сказать, у немцев на виду!

Рональд в точности не узнал и после войны, какими средствами подслушивания наших полевых телефонных переговоров обладал вермахт уже в 41-м году. По всей вероятности, средства были эффективны. По соображениям тактическим, противнику, возможно, не всегда бывало выгодно раскрывать нам свой источник информации, то есть сразу реагировать на подслушанное. Но в ситуациях напряженных немцы, пользуясь нашей телефонной неосторожностью, принимали решительные меры сразу. Так, верно, получилось и тут, когда полковой штаб пооткровенничал с форпостом.

Последовал уничтожающий огневой налет. Конца ему, казалось, не будет. Разумеется, телефонный аппарат заглох сразу. Попытки восстановить связь, иначе говоря, соединить порванный во многих местах открытый провод, были безнадежны, и Рональд запретил связисту ползти на смерть. Лейтенант Смирнов, раненный осколком в бок, находился в полубеспамятстве, поили его из лужи. Этой же влагой пополнили кожухи обоих станковых пулеметов. Поспели те как раз к самой немецкой атаке. Ее вполне можно бы отнести к разряду «психических». Правда, здесь немцы не шагали в полный рост с папиросками в зубах, а стремительно рванулись из-за гребня сопки Песчаной и сбегали с пригорка пригнувшись, только кое-где вскидывая автоматы для стрельбы. Так возникли перед русскими две неровных цепочки серо-зеленых движущихся фигурок-мишеней. Оба русских пулемета сработали молниеносно. Ни одна фигурка не успела даже отдалиться от песчаной гряды: все остались почти у самого подножия сопки.

Тут же возобновилась артиллерийская и минометная обработка форпоста. Немцы старательно, прицельно выковыривали минами затаившихся в ямках и углублениях пехотинцев, особенно пулеметчиков. Попаданием мины среднего калибра один пулеметный расчет был уничтожен. Сам пулемет тоже. В распоряжении Рональда оставался десяток боеспособных стрелков и один пулеметный расчет. С этими силами они выдержали три повторных атаки.

После очередного артиллерийского налета погиб наводчик второго пулемета. Управлять уцелевшими тремя-четырьмя стрелками стало бесполезно. Держались они в разрозненных, не связанных друг с другом ячейках и ямках, каждый понимал: дело — к финишу!

Остается подороже продать свою жизнь. В голова Рональда отчетливо, внятно, будто чьим-то чужим голосом, повторялось или, как выражаются психологи, персеверировало одно неприличное словцо, фонетически близкое к блатному словечку «капец».

Роль полкового помначштаба, прикомандированного к наступающей группе, для него кончилась: группы уже не существовало. Осталось теперь выполнить до конца функцию рядового российского солдата, «одиночного бойца», как говорится в уставе...

Раньше, на всех учениях и командирских занятиях он, бывало, выходил отличником на стрельбах и особенно дружил с максимом: знал его норов, быстрее всех разбирал, смазывал и собирал, заботливо набивал сальники, строго соблюдал положенные по наставлению зазоры, и в результате не раз видел свои мишени на доске почета.

Старательно высмотрел он маршрут для броска к пулемету. До него — шагов сорок. Пустился в этот путь, разумеется, ползком. Вжимался в каждую рытвинку, маскировался каждой метелкой болотных трав, каждой вывороченной минами дерниной...

Перекатился наконец в ямку с пулеметом, увидел у орудия чумазого негра с оскаленной пастью и ледяными глазами. Уцелевший второй номер! Он держал в руках конец пулеметной ленты и выравнивал патроны в гнездах. Другим концом лента вбегала в приемное окно максима. Убитый наводчик лежал вниз лицом, чуть в стороне: живой успел отодвинуть тело мертвого товарища, чтобы самому заменить его у прицела. От горячего пулемета шел легкий парок из переднего отверстия в кожухе, наполовину или даже на две трети пустом. Вдобавок, пароотводный шланг вовсе отсутствовал. Пулеметчики, видно, потеряли его, меняя позицию.

— Здорово, друг! Неужто... последняя? — Рональд указал на ленту.

— Еще один короб с непочатой лентой. Да с пол-ленты здесь заряжено.

— Ты — вторым номером был? Вот я к тебе на подмогу и переполз. Наводчиком буду. Сумеешь, коли понадобится, маховичком прицела помочь рассеиванию?

— Еще спрашиваешь! Аль не видишь, сколько мы их тут с Иваном накосили?

— И еще накосим! Какой прицел стоит?

— Три.

— Ну, кажется, опять немец зашевелился! По местам! Внимание! Огонь!

Как только Рональд ухватил рукояти, приподнял предохранитель, нажал большими пальцами спуск и плавно повел смертную струю слева направо, целясь в ноги и в пояс наступающим, напарник его, одной рукой направляя бег ленты, другой взялся за маховичок прицела, у самых глаз Рональда. Мягко, осторожно он крутил взад-вперед маховичок, всего на малые миллиметры рассеивая этим свинцовую струю в глубину строя бегущих, подкашивая задних, когда передние уже валились кто навзничь, кто вперед головами...

Рональд успел осознать, что головы эти — в большинстве — белокурые. Еще несколько одиночных винтовочных выстрелов раздалось с нашей стороны по тем немецким солдатам, кто еще полз вперед или ковылял назад... Рональд с напарником стали менять ленту, но обжигали руки о горячий кожух. И белая струя пара предательски выдавала их позицию, превращаясь в легкое облачко над ямкой-гнездом.

Не одним слухом, а всем телом Рональд ощутил космической силы удар, разрыв, осыпавший задний край выемки. Ноги пулеметчиков накрыло влажной земляной осыпью, острая нитропороховая гарь заполнила легкие, а главное, последние следы воды в отдаленной лужице смешались с грунтом. Остудить пулемет стало вовсе нечем. Мелькнула мысль, что ствол, если случится еще стрелять, должен прийти в негодность. И хорошо — не будет от него немцам пользы! Голова сделалась пудовой, руки не хотели браться за рукояти, сильно тошнило. Смутно осозналось, что снова бьет артиллерия, и опять слово, означающее близкий «капец», откуда-то со стороны, не внушив никакого страха, прозвучало очень внятно. Но в глазах, сквозь прорезь щита, мельтешило там, на сопке Песчаная, что-то необычное, непонятное. И вдруг Рональд Вальдек, еще ничего толком не поняв насчет творящегося впереди, почувствовал, что от него лично ничего больше не требуется... Возникло чувство какой-то освобожденности от груза забот и ответственности. Можно закрыть глаза и отдаться течению реки жизни и времени, и смерти, на волю высшую, освобождающую. Может, это и есть она сама — смертынька наша? Ничего! Не страшно!