Пол Кронин - Знакомьтесь — Вернер Херцог

Так куда вы направились из Александрии?

В основном маршрут пролегал по Нилу до Судана. Оглядываясь назад, я благодарю Бога за то, что на пути в Джубу, которая находится недалеко от восточного Конго, я серьезно заболел. Я понимал, что если хочу выкарабкаться, надо немедленно возвращаться. Отправился обратно, и, к счастью, мне удалось добраться до Асуана. Тогда еще шло строительство плотины. Бетонную основу подготовили русские, а электронной начинкой занимались немецкие инженеры. Так вот, один из них и нашел меня в сарае с инструментами. У меня был жар, и я даже не мог сказать, сколько времени провел там. Я очень смутно все это помню. Меня искусали крысы — локоть и подмышку, и, похоже, они соорудили гнездо из моего свитера, потому что я обнаружил в нем огромную дыру. Помню, как проснулся от того, что крыса укусила меня за щеку, я открыл глаза и увидел, как она удирает. Рана не заживала много недель, шрам до сих пор остался.

В конце концов, я вернулся в Германию, где спустя какое-то время снял два своих первых фильма. Периодически я показывался в Мюнхенском университете — я там вроде как изучал историю и литературу, хотя прилежным студентом меня, конечно, не назовешь. В школе я литературу ненавидел, но лекции одной университетской преподавательницы мне даже нравились. Очень была умная и требовательная дама. За некоторые идеи я ей сегодня очень благодарен.

Как родители отнеслись к вашему решению стать кинорежиссером?

Прежде всего, не стоит говорить о родителях во множественном числе: отец в моей жизни не принимал никакого участия. Правда, в августе 1961 года моя мать, Элизабет, отправила мне два письма — с интервалом в один день, — которые я получил, когда был на Крите. Она писала, что мой отец, Дитрих, намерен, во что бы то ни стало, отговорить меня от карьеры режиссера: перед отъездом из Мюнхена я заявил, что по возвращении займусь кино. К тому моменту я уже написал несколько сценариев и, кроме того, лет с четырнадцати-пятнадцати отправлял всевозможные предложения продюсерам и телевизионщикам. Но отец не сомневался, что через пару лет от моего идеализма ничего не останется — он считал, что мне никогда не достичь цели. Думал, мне не хватит энергии, упорства и деловой хватки, чтобы выжить в жестком мире кинобизнеса с его интригами.

А как к этому отнеслась ваша мама?

Мама избрала более практичный подход. Она в отличие от отца не стремилась меня переубедить, но хотела, чтобы я представил себе, во что ввязываюсь, и действовал по уму. Она объясняла мне, какова сейчас экономическая ситуация в Западной Германии, и в письмах просила всерьез подумать о будущем. «Очень жаль, что мы не обсудили все как следует», — писала она. Но мама всегда поддерживала меня. Я часто сбегал из школы и пропадал неделями, а она даже не знала, где я. Предчувствуя, что меня не будет долго, она писала директору, что у меня пневмония. Она понимала, что я из тех, кого нельзя запирать в школе. Несколько раз я путешествовал на своих двоих по северной Германии, ночевал в заброшенных домах или особняках, если хозяев не было видно, и достиг совершенства в искусстве забираться в чужие владения, не оставляя следов.

В письмах мама убеждала меня вернуться в Германию. Она договорилась, чтобы меня взяли учеником в фотомастерскую. Надо было приехать до сентября, иначе пришлось бы пропустить год. Она уже все продумала — поговорила со специалистом из службы занятости, который сказал ей, что в киноиндустрию нелегко пробиться, и что, поскольку у меня нет высшего образования, мне стоит начать с фотомастерской. Следующей ступенью будет кинолаборатория, а после я смогу стать помощником режиссера в кинокомпании. Но у меня были другие планы, и я ничего не хотел слышать.

Вы родились в 1942 году в Мюнхене, крупнейшем городе Баварии. Каково было расти в послевоенное время ?

Через пару дней после моего рождения в соседний дом попала бомба. Наша квартира тоже пострадала, нам вообще повезло, что мы остались в живых (мою кроватку засыпало битым стеклом), и мама вывезла нас с братьями из Мюнхена в Захранг, горную деревушку на немецко-австрийской границе. К концу войны горы Кайзербегирге в австрийском Тироле и Захранг с окрестностями были одними из последних оставшихся в Германии очагов сопротивления, и американские войска добрались до них практически в последнюю очередь. Эсэсовцы [1] «Shutzstaffel» (сокр. СС, «Охранный отряд») был сформирован в 1925 г. как личная охрана Гитлера; его численность росла вплоть до 1945 г., по мере того как к «СС» были присоединены «Waffen SS» («Войска СС», сформированы в 1939 г.) и «Totenkopfverbände» («Мертвая голова», охрана концлагерей). — Здесь и далее примечания П. Кронина, кроме случаев помеченных особо и ссылок на русскоязычные издания. и вервольфовцы [2] Подпольные партизанские отряды СС, сформированные в 1945 г. перед самой капитуляцией Германии, действовавшие на оккупированной Союзниками территории. бежали в горы, они проезжали через нашу деревню, пряча оружие и форму в сене. В детстве я очень четко сознавал существование границы между Австрией и Германией, потому что мама часто брала нас со старшим братом в австрийский Вилдбихль. С нашей помощью она провозила обратно в Германию контрабанду — вещи, которых по нашу сторону границы было не достать. После войны контрабанда была делом обычным, даже полиция в этом участвовала.

Мое детство прошло в совершенной изоляции от внешнего мира. Я не знал о существовании не то чтобы кино, а даже телефона. Автомобиль казался мне настоящим чудом. Бананы я впервые попробовал в двенадцать лет, а по телефону поговорил только в семнадцать — Захранг в то время был глухой деревушкой, хотя и находится всего в полутора часах езды от Мюнхена. У нас дома не было туалета со смывом, да и водопровода тоже. И матрасов не было — мама набивала льняные мешки сухими листьями папоротника. Зимой бывало так холодно, что одеяло от дыхания к утру покрывалось инеем. Но быть мальчишкой в те годы было очень здорово. Воображение у нас работало что надо, мы сами придумывали игры, один раз нашли оружие, оставшееся после эсэсовцев. Я был членом местной банды и изобрел что-то вроде планирующей стрелы. Если правильно запустить, она пролетала футов шестьсот или даже больше. Потрясающая штука. Попасть в цель было трудно, но она парила бесконечно. Мы выдумывали себе целый мир. Какая-то часть меня до сих пор не привыкла к окружающей действительности. С телефоном у меня, например, не очень. Всякий раз вздрагиваю, когда он звонит.

Сегодня это, может быть, звучит диковато, но как раз благодаря вещам типа того тайника с оружием у нас и было замечательное детство. Все думают, что расти в разрушенном городе ужасно, и для наших родителей, которые потеряли все, так, без сомнения, и было. Но для мальчишек ничего лучше не придумаешь. Дети захватывали разбомбленные кварталы и в разрушенных зданиях устраивали себе самые невероятные приключения. Нет, правда, не надо нас жалеть. Все мои знакомые, кто вырос в руинах послевоенной Германии, с восторгом вспоминают то время. Анархия в лучшем смысле этого слова — никаких тебе строгих отцов и никаких правил. Мы все изобретали заново. [3] Существует ряд фильмов, снятых в разрушенных немецких городах в послевоенные годы — «Trümmerfilme», «фильмы руин». См.: Robert R. Shandley, Rubble Films: German Cinema in the Shadow of the Third Reich (Temple University Press, 2001).