Глеб Бакланов - Ветер военных лет

Командирская рекогносцировка, которая всегда проводится перед началом наступления, была затруднена: уж очень неблагоприятной для наблюдения оказалась местность в районе столь памятного нам плацдарма, да и на участке 58-й дивизии. Для этой рекогносцировки офицеры корпуса и дивизий, в том числе и прежде всего, пожалуй, артиллеристы, разбившись на несколько групп, еще до выхода войск на исходные позиции выехали вперед, в полосу будущего наступления, и вели круглосуточные наблюдения. Однако и это почти ничего не дало

И тут я вспомнил, что на участке, занимаемом дивизией генерала Русакова, сравнительно недалеко от берега реки стоит небольшой заводишко. Сам по себе он не представлял никакого интереса. Но у него была труба, высокая, метров, наверное, под сто. Конечно, генерал Г. В. Полуэктов не упустил возможности, и на верху трубы артиллеристы устроили свой наблюдательный пункт. По трубе частенько стреляла немецкая артиллерия, но попасть в нее было не так-то просто. Я решил подняться на самый верх, чтобы самому хорошенько рассмотреть окрестности. Со мной отправились командиры дивизий нашего корпуса генералы Чирков и Русаков.

Захватив с собой карманные фонарики, мы вошли в основание трубы. Оно было широким, квадратным, метров 15 в поперечнике, и мы сразу растворились в густой темноте. Пахло сырой глиной, гниющим деревом и остывшей ночью. Я поспешил зажечь фонарик.

Над головой в холодную сырую тьму уходила деревянная лестница, явно сбитая на скорую руку и не вызывавшая решительно никакого доверия. Она упиралась в такую же хлипкую на вид площадку, которая, видимо, служила основанием для следующей лесенки.

Начали подниматься. Лестница поскрипывала и шаталась. Мы медленно, но упорно лезли вверх. Я шел впереди. Поднялись метров на двадцать пять, миновав несколько площадок. Я решил остановиться, чтобы немного передохнуть. Мои товарищи еще поднимались по последней лесенке. Слышалось усиленное дыхание лезшего непосредственно за мной Чиркова, ниже раздавалось поскрипывание лестницы под плотным Русаковым.

Я стоял, с сомнением поглядывая наверх. Впереди было еще больше ступенек, чем позади, а уже ощущалась усталость, и внутренне я не мог не ругать себя за дурацкую затею.

Ко мне на площадку поднялся генерал Чирков. Он тяжело дышал, отдувался и тоже сдержанно поругивался:

- Черт бы побрал эту лестницу... Умориться можно! Поднявшийся вслед за ним Русаков сказал:

- Давай-давай, генерал! Это тебе не в машине ездить. Держись за мной!

Мы начали новый подъем.

Теперь наш отряд замыкал Чирков. Он продолжал ворчать. Русаков посоветовал ему:

- Молчи, не сбивай дыхания.

- Все, - ответил ему Чирков. - Я свое восхождение на Памир закончил. Можете считать меня предателем. Но, по-моему, говоря в шутку, конечно, предатель вы, Глеб Владимирович. Нечего сказать, втравили в экскурсию.

Вдвоем с Русаковым мы добрались до самого верха. На последней площадке расположились наблюдатели артиллеристов. Аккуратно вытащив из стенки трубы отдельные кирпичи, они через эти амбразуры могли обозревать окрестности в радиусе полутора десятков километров, не высовываясь над краем трубы, чтобы не выдать себя.

Человек десять наблюдателей расположились около хорошо замаскированного дальномера и стереотруб. Мы немедленно прильнули к окулярам. Местность лежала перед нами как на ладони. Можно было хорошо разглядеть не только исходные позиции, с которых должен был начаться бросок вперед, но и места переправ, где мы собирались форсировать Нейсе, и противоположный берег с маленьким городочком, сбегавшим к реке. Слева темными волнами колыхался лес, прикрывавший главную для меня загадку - немецкий плацдарм.

Артиллеристы, дежурившие на вышке, подробно рассказали нам обо всем, что видели со своей трубы в последнее время, чем хорошо помогли нам.

- Ну, как вам тут живется, товарищи? - спросил я.

- Да что, товарищ генерал, - показал в улыбке удивительно белые и ровные зубы молодой лейтенант с простым крестьянским лицом, - привыкли уже. Несколько дней живем. Вначале казалось, что труба от ветра, что ли, качается и, того и гляди, упадет. А теперь уж и не замечаем.

- Зато красота-то какая кругом. Особенно на рассвете и на закате, застенчиво и чуть нараспев сказал кто-то из сидевших за моей спиной.

- Красота-а-а! - насмешливо протянул другой голос. - Особенно как немец начинает по трубе бить. Ты от этой красоты даже глаза зажмуриваешь!

Все дружно рассмеялись, весело и беззлобно.

- Нет, товарищ генерал, - вступил в разговор полноватый, хотя и совсем молодой парень. - Главная неприятность - за харчами лазить. С одной стороны, руки заняты, того и гляди, с лестницы загремишь. А с другой - наш Вася щи сильно любит, обязательно с собой чуть не котел тянет, да еще и норовит первым подниматься. Я этих щей больше всего боюсь: ведь рано или поздно обязательно мне на голову выльет.

Все опять засмеялись. Чувствовалось, что Вася и щи - постоянные предметы для шуток. Вообще, артиллеристы, находясь здесь, прямо скажем, в труднейших условиях, держались молодцом и службу свою несли отлично. Их разведданные постоянно пополнялись новыми. Прекрасно налаженная радио- и телефонная связь позволяла им держать в курсе дел штаб артиллерии армии и командование артиллерийских дивизий, а также начальников разведки армии, корпусов и дивизий.

Мне было очень жаль, что Чирков не сумел добраться до верха: никакая карта никогда не заменит обозрения местности с высокой точки. В тот раз, когда мы лазили на трубу, я в результате этого "трубного восхождения" почерпнул для себя очень много. Думаю, что генерал Чирков тоже жалел, что спасовал. Это был на редкость собранный и организованный человек. Как командир, он даже страдал некоторой педантичностью. Бывало, позвонишь ему по телефону, чтобы дать какое-либо распоряжение, изменяющее предыдущее, он внимательно выслушает, переспросит, если нужно что-то уточнить, но прежде чем сказать: "Есть. Будет выполнено, товарищ командир корпуса", непременно задаст вопрос: "Письменный документ, подтверждающий ваше распоряжение, будет?"

Зато при выполнении любого приказа генерал Чирков, как говорится, семь раз отмеривал, прежде чем отрезать; все у него было продумано, рассчитано, проверено, так что, как правило, все задания выполнялись Чирковым безупречно. Здесь, должно быть, сказывалась его долголетняя штабная работа. Петру Михайловичу в это время было, наверное, около пятидесяти лет, и за спиной у него был немалый житейский и военный опыт, который позволял мне смело полагаться на командира 15-й дивизии во всех трудных случаях. Помню, что, когда перед прорывом на сандомирском плацдарме в январе 1945 года обсуждался вопрос о том, какую дивизию поставить в первый эшелон, я сразу же, без малейшего колебания, остановил свой выбор на дивизии Чиркова, зная, что план боевых действий будет разработан Петром Михайловичем с предельной тщательностью.