Джованни Казанова - История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 5

— Я пойду раздеться, — сказала мне она, — после того, как мы поговорим. Скажи мне без уверток, должна ли я согласиться на этот брак?

— Как ты находишь г-на Х?

— Он мне отнюдь не противен.

— Тогда соглашайся.

— Этого достаточно. Прощай. С этого момента наши любовные отношения окончены, А наша дружба начинается. Я иду ложиться в свою кровать.

— Наша дружба начнется завтра.

— Нет, Представь, что я умерла, и ты тоже. Мне трудно, но это решено. Если я должна стать женой этого человека, я должна быть уверена, что достойна ею быть. Может так статься, что я буду счастлива. Не удерживай меня, позволь мне уйти. Если бы ты знал, как я тебя люблю!

— По крайней мере, обнимемся.

— Увы, нет.

— Ты плачешь.

— Нет. Ради бога, позволь мне уйти.

— Сердце мое, ты будешь плакать в своей комнате. Я в отчаянии. Останься. Я буду твоим мужем.

— Нет, я больше не могу на это согласиться.

Произнося эти последние слова, она вырвала свои руки из моих и вышла, оставив меня охваченным стыдом. Я не спал. Я был в ужасе. Я не знал, виновен ли я больше в том, что соблазнил ее, или в том, что отдал ее другому.

На завтра, на обеде она блистала. Она беседовала со своим будущим столь разумно, что я видел, что он очарован сокровищем, которым будет обладать. Я притворился, как обычно, что у меня болят зубы, чтобы не разговаривать. Печальный, задумчивый и больной также и от ужасной ночи, которую провел, я с удивлением чувствовал, что влюблен, ревную, в отчаянии. М-ль де ла М-р со мной не говорила и на меня не глядела; она была права, и я ее не упрекал.

После обеда мадам вошла в свою комнату вместе с племянницей и г-ном Х, и вышла оттуда через час, сказав нам, что мы должны их поздравить, что через восемь дней она станет женой месье и уедет в тот же день с ним в Дюнкерк.

— Завтра, — добавила она, — мы все приглашены на обед к г-ну Корнеману, где будет подписан контракт.

Не могу описать читателю несчастное состояние моей души.

Решено было пойти в Комеди Франсез и, поскольку их было четверо, я уклонился. Я отправился в Париж и, думая, что у меня лихорадка, сразу лег спать, но вместо отдыха, в котором я нуждался, мучения, которые жестокое раскаяние причиняло моей душе, увлекли меня в ад. Я думал, что должен помешать этому браку, либо умереть. Уверенный, что м-ль де ла М-р меня любит, я не мог поверить, что она мне воспротивится, когда я дам ей понять, что ее отказ мне будет стоить жизни. С этой мыслью я встал с постели и написал ей письмо, полное самых бурных изъявлений страсти… Утихомирив таким образом мою боль, я заснул и поздним утром отправил письмо Тирета, поручив ему тайно передать письмо мадемуазель и заверив, что не выйду, пока не получу ответа. Я получил его четыре часа спустя. Вот, что я, содрогаясь, прочел:

«Дорогой друг, уже поздно. Выходите. Приходите обедать к г-ну Корнеману, и будьте уверены, что в течение нескольких недель мы оба сможем одержать над собой большую победу. Наша любовь останется лишь в нашей памяти. Прошу вас больше мне не писать».

Я был в отчаянии. Этот отказ в сочетании с более чем жестоким приказом больше ей не писать привел меня в ярость. Я уверился, что ее непостоянная душа стала влюблена в торговца… Эта мысль внушила мне желание пойти и убить его. Сотни мрачных способов выполнить мой бесчестный проект толпой проносились в моем влюбленном воображении, ревнивом, воспаленном, обуреваемом гневом и позорной досадой. Этот ангел мне казался чудовищем, которое я должен ненавидеть, либо неверной, которую я должен покарать. Я подумывал о суровых средствах и, вопреки тому, что мне это казалось подлым, я бы, не колеблясь, убил ее. Я решился пойти найти жениха, который остановился у Корнемана, чтобы разъяснить ему все, что произошло между девушкой и мной, и если этого окажется недостаточно, чтобы заставить его забыть свой проект женитьбы на ней, заявить ему, что один из нас должен умереть, и, наконец, убить его, если он отбросит мой вызов.

Вполне решившись последовать моему ужасному плану, о котором я теперь не могу вспомнить без стыда, я поел с волчьим аппетитом, лег в постель и проспал глубоким сном всю ночь. Пробудившись, я нашел свое состояние без изменений. Я оделся, положил заряженные пистолеты в карманы и направился к Корнеману, на улицу Гренье-Сен-Лазар. Мой соперник спал. Я жду. Четверть часа спустя я вижу его передо мной с распростертыми объятиями. Он меня обнимает; он говорит, что ждал этого визита, потому что, видя меня в качестве друга его невесты, он должен был догадаться и о других чувствах к ней, обуревавших меня, и что он вполне будет сочувствовать ее мнению обо мне.

Физиономия этого благородного человека, его открытый вид, сила его слов неожиданно лишили меня решимости говорить с ним так, как я хотел. Я стал краток, Я не знал, что ему сказать. К счастью, он дал мне время прийти в себя. Он говорил со мной добрую четверть часа, пока не пришел г-н Корнеман и нам не принесли кофе. Когда я должен был, наконец, что-то ему сказать, я говорил только вежливые слова.

Выйдя из этого дома совсем другим, чем когда я в него вошел, я ощутил себя пораженным, не только обрадованным, что не последовал своему проекту, но пристыженным и униженным тем, что лишь благодаря случаю я не стал злодеем, подлецом. Я встретился с моим братом и, проведя утро с ним, я отвел его обедать к Сильвии, где оставался вплоть до полуночи. Я увидел, что ее дочь — это та, что заставит меня забыть м-ль де ла М-р, которую я не мог больше видеть вплоть до ее свадьбы.

На другой день я сложил в шляпную коробку весь свой необходимый багаж и направился в Версаль беседовать с министрами.

Аббат де Лавиль. Аббат Галиани. Характер неаполитанского диалекта. Я отправляюсь в Дюнкерк, с секретной миссией. Я получаю искомое. Я возвращаюсь в Париж дорогой через Амьен. Мои довольно комичные выходки. Г-н де ла Бретоньер. Мой доклад нравится. Я получаю пятьсот луи. Размышления.

Министр иностранных дел спросил меня, не склонен ли я и не чувствую ли в себе способностей к секретным поручениям. Я ответил, что чувствую склонность ко всему, что представляется мне порядочным, дает возможность заработать денег, а что касается таланта, то оставляю это на его усмотрение. Он сказал мне переговорить с аббатом де Лавиль.

Этот аббат, первый помощник, был человек холодный, глубокий политик, душа своего департамента, где совершались важные дела. Он хорошо послужил государству, будучи управляющим делами посольства в Гааге, признательный король, в благодарность, дал ему аббатство, которое он и получил в день своей смерти. Получилось немного слишком поздно. Наследником всего того, что он получил, явился Гарнье, человек случая, который был поваром г-на д'Аржансон и стал весьма богатым человеком, извлекши пользу из дружбы, которую аббат де Лавиль всегда к нему питал. Эти два друга примерно одного возраста оставили у нотариуса свои завещания, в которых каждый из них завещал другому все свое состояние. Соответственно, тот, кто пережил другого, был Гарнье.