Джованни Казанова - История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 9

— Ну что ж! Жена должна повиноваться супругу. Я сделаю все, чего вам хочется.

— Когда?

— После ужина.

— Дорогая жена, перейдем к ужину. Пообедаем лучше завтра.

— Нет. Признайте, что мы должны остерегаться давать повод слугам догадаться.

Я согласился; но мы не могли есть, и в десять часов оказались вполне свободны.

Но этой очаровательной женщине, которая имела смелость объявить мне в столь ясных выражениях, что мы станем мужем и женой после ужина, не хватило этой смелости, чтобы раздеться в моем присутствии. Она не могла на это решиться; она говорила мне это, посмеиваясь над самой собой.

— Но вы же жили четырнадцать дней в одной каюте с вашим возлюбленным.

— Он все время держался в своем гамаке, повернувшись ко мне спиной, когда я, сидя на своей лавке, раздевалась, а по утрам одевалась.

— Такая добродетельность почти невероятна.

— Я полагаю, мой друг, что когда еще не начали, легче сдерживаться, чем дать себе волю. В эту первую ночь я лягу с вами одетая.

— Хотите ли вы, чтобы я тоже оделся?

— Вы жестоки. Простите же мою слабость.

— Но, мой ангел, разве вы не чувствуете, насколько этот стыд недостоин вашего ума?

— Погасим свечи, и через минуту я буду в ваших руках.

— Скорей погасим.

Но несмотря на опущенные занавески, яркая луна бросала в комнату достаточно света, чтобы различать очаровательные черты на том расстоянии, на которое она удалилась. Все эти маневры, казалось, делались лишь для того, чтобы разжечь мой пыл, но Полина знала, что ей не нужно прибегать к искусству.

Полина пришла в мои объятия, и мы сосредоточились в полнейшем молчании. В своем пламени мы соответствовали друг другу, и ее стоны стали моими верными гарантами того, что ее желания были даже живее тех, что ощущал я, и что ее потребности были больше моих. Обязательный долг беречь ее честь заставил меня неожиданно остановиться и собрать в платок славные знаки ее добродетели, которой я был победителем.

До этого момента одна любовь мною двигала, но после кровавого жертвоприношения я, к своему удивлению, проникся уважением и благодарностью. Я излился в самых пылких выражениях, стараясь уверить ее, что я понимаю всю глубину моего счастья, и что она найдет меня всегда готовым положить мою жизнь для защиты ее от любого риска, чтобы уверить ее в моей постоянной любви. Возобновив несколько раз наши сражения, мы оказались неспособны завершить последнее, и заснули так крепко, что при пробуждении не могли поверить, что мы спали.

Видя в моих объятиях первую красавицу Португалии, единственного отпрыска знаменитой фамилии, которая отдалась мне, и которая, однако, могла принадлежать мне лишь ненадолго, я созерцал Полину, опираясь на локоть, охваченный этими грустными мыслями.

— О чем ты думаешь, дорогой друг?

— Я пытаюсь убедить себя в том, что мое счастье не сон. Если это реальность, я хочу умереть до того, как потеряю тебя. Я счастливец, которому ты передала бесценное сокровище, которого, я думаю, я недостоин, хотя я люблю тебя больше, чем себя самого.

— Нет, мой друг. Ты очень этого достоин, если я тебе еще дорога, потому что я не сомневаюсь в твоей любви.

Полина, чувствительная к ласкам, что сопровождали мои слова, запылала, почувствовав возобновление моего огня и, являя моим жадным взорам все свои красоты, предалась моему третьему приступу, когда я видел ее, после долгого сражения, несколько раз в состоянии любовного изнеможения. Я кончил, показав ей, мгновение спустя, знаки своего уважения, которым я не пренебрег, спасая ее честь.

— Я клянусь тебе, мой друг, что моя любовь не оставила мне времени об этом подумать. Это должна быть твоя забота, но я рада видеть, что никогда не буду вынуждена раскаяться, что предалась этому чувству.

Она сошла с кровати, чтобы одеться, смеясь, что мое присутствие больше ее не смущает.

— Если пропажа стыда, — сказала мне она, — это результат постижения знания, скажи мне, почему наши прародители стали стыдиться только после обретения этого знания.

— Я ничего этого не знаю, мой ангел, но хотел бы я знать, задавала ли ты этот вопрос ученому наставнику-итальянцу, который у тебя был вплоть до твоего выхода из монастыря.

— Ну что ж! Да.

— Что он тебе сказал?

— Что они стали стыдиться не потому, что познали наслаждение, а потому, что стали ослушниками. Укрывая части тела, которые их соблазнили, они, как им казалось, отрекались от греха, который совершили. Однако, как говорят, Адам был гораздо более виновен, чем Ева.

— Как это?

— Потому что Адам получил запрет от самого Бога, в то время как Еву мог научить только Адам.

— Они оба получили его от Бога.

— Ты разве не читал «Бытие»?

— Ты смеешься надо мной.

— Значит, ты плохо читал, потому что там ясно сказано, что Бог создал Еву после того, как ввел запрет для Адама.

— Мне кажется странным, что наши толкователи не ссылаются на это обстоятельство, потому что оно мне кажется важным.

— Потому что они мошенники, и почти все — враги нашего пола.

— Ах, вот как!

— Не будем говорить об этом, прошу тебя; но мой наставник был порядочный человек.

— Он был иезуит?

— Да, но в короткой одежде [27] т. е. в светской одежде, а не в сутане — прим. перев. .

— Что из того?

— Мы поговорим об этом в другой раз.

Моя дорогая Полина была мыслителем, настолько преданным своей религии, что занималась ею намного больше, чем я. Я бы этого никогда не узнал, если бы не стал с ней спать. Я встретил множество женщин, настроенных так же; чтобы наслаждаться их душой, следует начать с того, чтобы их осудить; таким образом вы завоюете их доверие, и у них не будет более секретов от того счастливца, кто сумеет их завоевать. По той же причине этот очаровательный пол любит храбреца и ненавидит труса, если это только не какой-нибудь красавчик, который их забавляет, но которым они в конце концов пренебрегают, и когда храбрец отвешивает такому ударов палкой, они смеются.

После этой небесной ночи я решил больше не выходить из дома, пока Полина остается в Лондоне. Мое решение ей понравилось. Она не покидала меня, кроме праздников, когда ходила к мессе. Я закрыл свои двери для всех и даже для хирурга, потому что мое растяжение прошло само по себе. Я известил достопочтенную мисс Шёдлей, которая перестала посылать по два раза в день лакея справляться о моем здоровье.

Полина, поднявшаяся к себе в комнату после нашего любовного сражения, показалась мне воплощенным ангелом, когда я увидел ее снова в полдень. Ее цвет лица, который годовое воздержание сделало слишком бледным, стал напоминать лилии и розы, и на ее лице отразилось чувство удовлетворения и довольства, которыми мои глаза не переставали любоваться.