Сергей Моисеев - Полк рабочей Москвы

В нашем районе анархисты обосновались в богатом особняке, прежде принадлежавшем миллионеру Титову. [32]

Мы не знали ни количества бандитов, ни их вооружения.

Для ликвидации их притона решили использовать красногвардейский отряд с Б. Алексеевской, несколько из наиболее надежных милиционеров и, наконец, два или три пулеметных расчета, выделенных Афоничевым. Общее руководство разоружением анархистов районный военный комиссариат возложил на Логофета.

На рассвете наш сводный отряд двинулся к особняку и окружил его. Большевик, член президиума районного совета Калнин вошел за решетку двора, чтоб от имени районного совета предложить анархистам сдаться, но их уже там не было; пронюхав о готовившейся операции, они ночью покинули особняк и перебрались в другое место, объединившись с несколькими такими же бандами.

Сконцентрировав свои силы, анархисты оказали впоследствии сильное вооруженное сопротивление, но были разгромлены.

Приходилось московским красногвардейцам разоружать и некоторые так называемые партизанские отряды, действовавшие по сути дела так же, как и анархисты.

Обычно эти «партизаны» группировались из фронтовиков, возвращающихся домой. Они самовольно; захватывали вагоны, паровозы, совершали и другие беззакония. Разоружали мы их вблизи станции Москва 2-я Московско-Курской железной дороги.

Делалось это таким образом.

Как только становилось известно, что к станции прибывает подобный отряд, наши красногвардейцы, вооруженные пулеметами, маскировались вдоль полотна железной дороги. Когда поезд останавливался, командир нашего отряда в сопровождении нескольких вооруженных красноармейцев вызывал начальника «партизан» и предлагал немедленно сдать оружие. На это обыкновенно следовал отказ и протест в более или менее решительной форме. Тогда по сигналу командира сразу выходили остальные красноармейцы. Вид пулеметов и дисциплинированных, одетых по форме солдат во всех случаях, без исключения, производил сильное впечатление, и прибывшие сдавали оружие. Часть этого оружия мы оставляли для вооружения увеличивающегося отряда Логофета, или, как его называли теперь, караульной команды, а остальное направляли к Афоничеву. [33]

Боевая, напряженная служба укрепляла дисциплину в нашей караульной команде, повышала ее боеспособность. В мае она была преобразована из красногвардейской в красноармейскую часть. Команда быстро росла за счет добровольцев. Их тщательно отбирал районный военный комиссариат. Предпочтение отдавалось московским рабочим, главным образом из Рогожского района. Однако и из числа бойцов, присланных военкоматом, производился тщательный отбор. Логофет удалял из своей команды любителей играть в карты, недисциплинированных, малоразвитых...

Большую роль в укреплении воинской дисциплины и повышении политической сознательности бойцов играла партийная ячейка караульной команды. Коммунисты ежедневно читали вслух газеты, регулярно проводили беседы, доклады, собрания, создавали различные кружки. Районный комитет партии выделял для политической работы с красноармейцами лучших пропагандистов и агитаторов, давал много литературы.

Значительно хуже было со снабжением. До тех пор пока наша караульная команда была красногвардейской, питание ее лежало на Рогожском районном совете, и нам приходилось иметь дело с заведующим продовольственным отделом Мельниковым и заведующим хозяйством совета Калимановым. Оба они были старые большевики, рабочие заводов Рогожского района и проявляли большую заботу о том, чтобы посытнее накормить красногвардейцев. Но, когда караульную команду преобразовали в регулярную часть Красной Армии, ее питание и все снабжение перешло к военному комиссариату Москвы.

Городской военкомат больше внимания уделял частям, уходящим на фронт. Нашу же караульную команду он считал тыловой, и потому снабжение ее заметно ухудшилось.

Если нам не удавалось своевременно получить продукты, мы по старой памяти обращались в районный совет, и те же Мельников или Калиманов обычно шли навстречу и выручали нас.

Но как-то раз положение в команде сложилось особенно тяжелое. Шел уже двенадцатый час дня, а красноармейцы не только не обедали, но и не завтракали. [34]

В котел закладывать было нечего. Команда заволновалась.

Ко мне пришел Логофет посоветоваться, что можно сделать. В Совете получить ничего не удалось. Решили израсходовать по коробке мясных консервов из неприкосновенного запаса.

В этот момент вдруг дверь распахнулась, послышался крик, и в комнату влетел раскрасневшийся, с расстегнутым воротом, красноармеец Гражданников.

— Что же это такое? — крикнул Гражданников и осекся...

Он встретился с тяжелым взглядом Логофета. Командир, наклонившись над столом, в упор смотрел на бойца.

Гражданников опускает руки.

Командир медленно выпрямляется, все еще сидя на стуле.

Гражданников поправляет фуражку.

— Вы что же это, а?!

Гражданников вытягивается.

— Воротник!..

Гражданников быстро застегивает ворот.

— Пояс!..

Гражданников подтягивает ремень.

— Вы что же в таком виде входите в кабинет командира?

Гражданников берет руку под козырек.

— Простите, товарищ Логофет, простите, товарищ Моисеев...

Гражданников взволнован, ему очень неловко.

Логофет долго смотрит на него, а потом коротко бросает:

— Ступайте!

Гражданников четко повернулся кругом и, выйдя из комнаты, осторожно затворил за собой дверь.

Часа через два мы зашли в казарму. Там все обстояло хорошо. Красноармейцы более охотно, чем всегда, обучались ружейным приемам, а Гражданников, чувствуя себя виноватым, старался больше других.

Возникали в дни зарождения регулярной армии и другие проблемы, требовавшие разрешения. Одной из таких проблем были взаимоотношения между командирами и партийными организациями. В нашей команде коммунисты жаловались, что Логофет во многих делах не желает [35] считаться с партийной ячейкой. В свою очередь Логофет жаловался, что партийная ячейка вмешивается во все его военные распоряжения и не дает ему спокойно работать и установить твердую дисциплину. Когда отношения особенно обострялись, он приходил в военный комиссариат и подчеркнуто официально подавал мне маленькую четвертушку бумаги. В ней он обыкновенно коротко писал: «Прошу отправить меня на фронт, освободив от исполнения обязанностей начальника караульной команды».

Каждый раз я отвечал ему одно и то же: «Прежде всего, товарищ Логофет, разрешите разорвать ваше заявление и бросить в корзинку, а тогда будем говорить о деле».

Мне не хотелось ставить вопрос официально. Я рассчитывал, что все само собой уладится. Официальным же вмешательством опасался обострить и испортить отношения между командиром и партячейкой. Но в конце концов все мы пришли к убеждению, что этот вопрос надо решить раз и навсегда.