Николай Непомнящий - СССР. Зловещие тайны великой эпохи

Конечно, я согласился и потом работал (вторая запись в трудовой: 05.07.1946 г.: «Перемещен техником по технике безопасности»; следующая: число неразборчиво, 09.1946 г.:

«Перемещен на должность техника-чертежника»). Позже, когда пришел срок, в моей трудовой появилась четвертая запись: «08.10.1947 г. «Откомандирован в ПР\863 город Москва…» (подпись в трудовой книжке: зам. нач. отдела кадров, Упр. строительства железных рудников, МВД СССР, капитан Веселыгин и печать).

Дальше? Работал под Москвой, в местечке под названием Шарапова Охота, правда, люди назвали его по-другому: «Ошарашина Охота» — почему? Знающие утверждали: в лесах тех никто и никогда не слышал птичьего пения, словно птицы не жили там, не свивали гнезд и не выводили потомства. Предположу, по вине каких-либо секретных объектов, связанных с атомными исследованиями…

Распределившись, молодой специалист в течение четырех месяцев жил дома и… получал зарплату. Словно государство расплачивалось авансом за все те ужасы и душевные муки, которые предстояло пережить, а пока… Приходил в местное МВД, расписывался в ведомости напротив своей фамилии и получал деньги. В бухгалтерии объяснили: зарплата в счет заработанной, но не говорили, почему происходит задержка с отправкой к месту работы. Позже, когда Алексей Фомич стал работать, деньги высчитали до копеечки.

— Работать отправили лишь осенью, — вспоминает строитель, — 1 сентября 1944 года отбыли в столицу. Где, опять не знаю зачем, продержали на одном из армейских пересыльных пунктов около десяти дней и лишь потом… Причем с полным набором чертовой дюжины: 13 сентября, в 13 часов, в 13-м вагоне и на… 13-м месте поехали из Москвы на Север. Не помню только номера поезда: может быть, адекватный — 13-й? Замечу: на моей судьбе несчастливое число не сказалось, фатум благоволил, а иначе я бы не прожил свои годы и не разговаривал сейчас с вами… Возможно, спасла и моя способность обладания нехитрым, но чрезвычайно полезным и редким, как считаю, даром: слушать людей молча и не перебивать говорящих.

Во время первого года работы рассказчику выпало быть свидетелем одного из лагерных бунтов с… феноменальным финалом (!), но не будем нарушать ход описываемых событий.

— Выводы, считаю, делать пока преждевременно, — вздыхает Алексей Фомич, — постараюсь изложить давние события с подробностями, чтобы у людей не возникло напрасных сомнений… Работать мне пришлось в одном из лагерей на Полярном Урале с издевательским названием «Первомайка», где, собственно, и произошли неординарные события, свидетелем коих я стал и которые не забыты мной по сей день. В тех горных краях лагерь от лагеря отстоял почти в пределах видимости, и в каждом примерно по тысяче народу. Конечно, в больших, крупных лагерях было значительно больше людей — наш лагерь, как и многие другие, являлся смешанным, уголовники и «враги народа», сидевшие по 58-й статье, содержались вместе. Выживали здесь немногие: проходил месяц, второй, и в зоне становилось заметно меньше людей, пока не приходил новый состав с «пополнением» и лагерь не оживал. Уцелеть здесь представлялось возможным разве лишь чудом: преодолеть год «нулевки» («нулевка» — категория неработоспособных от голода и мук «доходяг». — Авт.). Когда «нулевщики» мылись в бане, на их истощенных телах выступали хвосты — копчики, и талия свободно обхватывалась двумя пальцами! Бедняги умирали от дистрофии, цинги, туберкулеза, правда, некоторые пытались спастись, варя искрошенную пайку в крутосоленой воде, в результате — опухание, морг и ствол старой шахты вместо могилы…

На объектах за зоной бригады работали на прокладке дорог и бетонировании шахт, на известковом карьере и торфоразработках, наиболее тяжелой работой считался труд в медных шахтах, где жарко, сыро и воздух напоен серно-мышьячной отравой, даже наиболее крепкие зэки выдерживали на глубоких горизонтах шахты от силы несколько месяцев и… попадали в «нулевку», а то и сразу в морг. На стройке, бетонировании шахт и прокладке дорог люди еще как-то держались.

Как хоронили трупы? Из зоны умерших — связку мерзлых полу скелетов — вывозили по ночам, на санях запряженных парой быков. Погрузке предшествовал традиционно жуткий заведенный охраной ритуал: принимающий отворачивал брезент и считал трупы, для верности пробивая стриженые черепа покойников молотком на длинной ручке — делалось сие для того, чтобы никто из лагерников не выбрался живым, затем, сверившись по бумажке, выезжали за ворота и везли до ближайшего старого отвала выработанной медной шахты.

— В каждом бараке висели «Обязанности и права заключенных», — вспоминает Алексей Фомич. — Страшный документ за подписью министра внутренних дел СССР Л.П. Берии: «Только честным трудом завоюешь право на досрочное освобождение». По-моему, очередное глумление над узниками лагерей, потому что зачетов (когда, скажем, на Колыме за полтора года лагерей засчитывалось два, распространялось лишь на уголовников с небольшими сроками) в уральских лагерях не было.

Другая картина — развод, то есть выход в зону на работу: низкое утреннее солнце равнодушно смотрит на окрестные заснеженные горы, вышки, на суету строящихся бригад, ворота лагеря открыты, за ними автоматчики, резкие крики конвоя, собачий истошный лай. Слева оркестр: труба, тромбон, баян, барабан, скрипка — классический лагерный квинтет. Разводящий командует: «Становись! Взять под руки! Музыка! Первая пятерка — вперед! Гав, гав (вторят оркестру овчарки). Вторая пятерка — гав! гав! Третья…» Справа от ворот, чтобы зэки видели, «наглядная агитация» — два очередных трупа с густыми жжеными цепочками автоматных — в упор — дырок на груди, животе, лице; поверх — фанерный щиток с надписью: «Это будет с каждым, кто совершит попытку к побегу».

За воротами конвой громко выкрикивает навеки запомнившуюся формулу: «Бригада, предупреждаю! При попытке к побегу, за невыполнение требований конвоя в пути следования и на объекте работы конвой применяет оружие! Шаг вправо, шаг влево считаю побегом! Следуй вперед!»

Злобный лай приспущенных конвойных собак заглушает удаляющиеся издевательски бравурные звуки «Прощания славянки»…

— Однажды довелось наблюдать пример «изготовления» образцов «наглядной агитации», — вздыхает Алексей Фомич. — Конвоир обращается к молодому зэку: «Вот ты, а ну, сбегай за дрыном!» «Начальник, ведь застрелишь…» — отвечает тот. «Что, еще повторять?» — передергивает затвор автомата конвоир, и бедняга, наверняка чуя близкую гибель, вжав голову в плечи, с радостью шел на смерть! Вдруг команда конвоя: «Бригада, ложись!» — и… длинная автоматная очередь над головами упавших людей с едким запахом пороха, а того, по кому стреляли, в спину, голову, грудь, потом сапогами, стволом, прикладом, собаками… Ходили слухи — за каждого убитого конвой получал от государства деньги.