О. Михайлов - Куприн

Однако действия образцовой пятой роты еще более оттеняют плачевное состояние полка, забитость солдат и жестокость офицеров. Слезкины, бек-агамаловы, осадчие с механической ревностностью выполняют военную обрядность. Но на Ромашова противоестественность и бесчеловечность такой службы производят впечатление отталкивающее. От отрицания мелочных армейских обрядов (держать руки по швам и каблуки вместе в разговоре с начальником, тянуть носок вниз при маршировке, кричать «на плечо!») Ромашов приходит к отрицанию войны как таковой. Отчаянное человеческое «Не хочу!» должно, по мысли юного подпоручика, уничтожить варварский метод — решать споры между народами силою оружия: «Положим, завтра, положим, сию секунду эта мысль пришла в голову всем: русским, немцам, англичанам, японцам... И вот уже нет больше войны, нет офицеров и солдат, все разошлись по домам».

Эта проповедь миротворческих идей, как и резкость обличения порядков в армии, вызвала сильные нападки «справа» в ожесточенной журнальной кампании, развернувшейся вокруг «Поединка». Особенно всполошились военные чины. «Автору или его вдохновителю нужно было провести фантастическую идею о возможности прекращения войн», — негодовал на страницах «Русского инвалида» генерал-лейтенант П. Гейсман. Книга написана «от сердца, переполненного пропагандой разоружения», — вторил ему Дрозд-Бонячевский. Этот «строевой офицер» соглашался, что в «Поединке» «под слоем сгущенных красок есть доля поучительной правды», но обвинял Куприна в том, что тот «отдельными сценами и рассуждениями уже совершенно откровенно старался еще сильнее натравить общество на военную среду».

«Поединок» явился крупнейшим литературным событием, прозвучавшим более злободневно, чем свежие вести «с маньчжурских полей» — военные рассказы и записки очевидца «На войне» В. Вересаева или антимилитаристский «Красный смех» Л. Андреева, хотя купринская повесть описывала события примерно десятилетней давности. Благодаря глубине поднятых проблем, беспощадности обличения, яркости и обобщающей значимости выведенных типажей «Поединок» во многом предопределил дальнейшее изображение военной темы. Его воздействие заметно и на «Бабаеве» С. Сергеева-Ценского.

Появившись в годы революционного подъема, «Поединок» не мог не оказывать на читателей, в том числе офицеров, сильного идейного влияния. Это признавалось в противоположных идейных лагерях. «К глубокому прискорбию, — отмечал Дрозд-Бонячевский, — нельзя сомневаться, чтобы столь популярное произведение не имело бы громадного влияния на общество, а может быть, и на народ!» «Великолепная повесть! — заявил в беседе с корреспондентом «Биржевых ведомостей» М. Горький. — Я полагаю, что на всех честных, думающих офицеров она должна произвести неотразимое впечатление… В самом деле, изолированность наших офицеров — трагическая для них изолированность. Куприн оказал офицерству большую услугу. Он помог им до известной степени познать самих себя, свое положение в жизни, всю его ненормальность и трагизм!»

Незадолго до этого интервью, 18 июня 1905 года, группа петербургских офицеров послала Куприну сочувственный адрес за высказанные в «Поединке» мысли. В октябре того же года Куприн, отдыхавший в Крыму, выступил на студенческом вечере с чтением отрывков из своей повести. За кулисы пришел морской офицер и стал выражать благодарность писателю за «Поединок». Знакомый Куприна врач Е. М. Аспиз вспоминал: «Александр Иванович, проводив этого офицера, долго смотрел ему вслед, а потом обратился к нам со словами: «Какой-то удивительный, чудесный офицер». Через месяц, когда вспыхнуло легендарное восстание на крейсере «Очаков», возглавленное лейтенантом Шмидтом, Куприн по фотографиям в газетах узнал, что за «чудесный офицер» разговаривал с ним.

Куприн был очевидцем очаковского восстания, начавшегося на корабле 11 ноября. Услышав в Балаклаве звуки канонады, писатель немедленно отправился в Севастополь, где на его глазах ночью 15 ноября крепостные орудия подожгли революционный крейсер, а каратели с пристани расстреливали из пулеметов и приканчивали штыками матросов, пытавшихся вплавь спастись с пылающего корабля. Потрясенный увиденным, Куприн откликнулся на кровавую расправу вице-адмирала Чухнина с восставшими очерком «События в Севастополе», опубликованном в петербургской газете «Наша жизнь» 1 декабря 1905 года.

«Мне приходилось в моей жизни видеть ужасные, потрясающие, отвратительные события, — пишет Куприн. — Некоторые из них я могу припомнить лишь с трудом. Но никогда, вероятно, до самой смерти не забуду я этой черной воды и этого громадного пылающего здания, этого последнего слова техники, осужденного вместе с сотнями человеческих жизней на смерть сумасбродной волей одного человека… Опять лопается броневая обшивка. Больше не слышно криков. Душит бессильная злоба; сознание беспомощности, неудовлетворенная, невозможная месть». После появления этой корреспонденции Чухниным был отдан приказ о немедленной высылке писателя из Севастопольского градоначальства. Одновременно вице-адмирал возбудил против Куприна судебное преследование.

После севастопольских событий в окрестностях Балаклавы появилась группа из 8-10 матросов, добравшихся до берега с «Очакова». В судьбе этих измученных усталостью и преследованием людей Куприн принял самое горячее участие: доставал им штатское платье, помог избежать преследования полиции. Частично эпизод со спасением матросов отражен в рассказе «Гусеница» (1918), но там «заводилой» выведена простая русская женщина Ирина Платоновна, а «писатель» оставлен в тени. В воспоминаниях Аспиза есть существенное уточнение: «Честь спасения этих матросов-очаковцев принадлежит исключительно Куприну».

Бодростью, уверенностью в завтрашнем дне России проникнуто творчество Куприна этой поры. Как никогда, высока общественная активность писателя: он выступает на вечерах с чтением отрывков из «Поединка», выставляет свою кандидатуру в выборщики в первую Государственную думу. Он открыто заявляет в притче «Искусство» о благотворности воздействия революции на творчество художника. В ряде произведении, и прежде всего в рассказе «Гамбринус», запечатлена революция, ее «выпрямляющая» атмосфера.

«Я верю: кончается сон, и идет пробуждение. Мы просыпаемся при свете огненной и кровавой зари. Но это заря не ночи, а утра. Светлеет небо над нами, утренний ветер шумит в деревьях! Бегут темные ночные призраки. Товарищи! Идет день свободы! Вечная слава тем, кто нас будит от кровавых снов. Вечная память страдальческим теням». Эти заключительные строки из рассказа «Сны» как нельзя лучше передают настроение писателя на гребне революционной волны. За Куприным устанавливается постоянный полицейский надзор. Реакционная доносительская критика торопится предупредить власть имущих: «Ведь Горькие и Куприны только первые ласточки пролетарской весны. Ведь это только буревестники. Буря еще впереди».