Владимир Лесин - Генерал Ермолов

Со вступлением в должность Ермолова Измаил-хан, предчувствуя скорое падение, впал в депрессию и запил по-чёрному, поглощая ром бутылками. Он пил даже во время похода русских войск в Дагестан, в котором сопровождал со своей конницей князя Мадатова. Во время этой поездки он заболел и через восемь дней скончался.

Распространились слухи, что Измаила отравили. Одни обвиняли русских, другие считали виновницей смерти деспота его родную сестру. Василий Алексеевич Потто убеждённо утверждает, что «хан умер от пьянства». Тело покойного было отправлено в Персию и предано земле в местечке Кербелай.

«Жалел бы я очень об Измаил-хане, — ёрничал Ермолов в письме к князю Мадатову, — если бы ханство должно было поступить такому же наследнику, как он, но утешаюсь, что оно не поступит в гнусное управление, и потому остаётся мне только просить Магомета стараться о спасении души его» {433} 433 Там же. С. 508. .

Между прочим, хочу напомнить читателю, что блистательный герой Отечественной войны 1812 года князь Валерьян Григорьевич Мадатов родился в Карабахе в бедной армянской семье, рано лишился родителей, всю жизнь отдал русской армии, стал кавалером многих российских и иностранных орденов и дотянул до чина генерал-лейтенанта. По возвращении на родину был зачислен в Кавказский корпус Ермолова. Судьба армян, стонавших под гнётом ставленников персидского шаха, была ему далеко не безразлична…

Прямых наследников у Измаил-хана не было. Русские войска вошли в Нуху. Ермолов объявил народу, что «отныне на вечные времена» ликвидируется Шекинское ханство, «и оное получает название Шекинской области».

29 августа 1819 года население Шекинской области было приведено к присяге на верность русскому императору. Никакого протеста не последовало.

Еще после первой встречи с Ермоловым, объезжавшим свои владения в ноябре 1816 года, ширванский хан Мустафа понял, что его самостоятельность продержится недолго. Он взял курс на сближение с Персией и стал готовиться к военным действиям. Известие об этом дошло до Вельяминова.

Вельяминов, оставшийся на Кавказе после отъезда Ермолова за главного начальника, двинул в Ширванское ханство войска якобы для защиты Мустафы, а на самом деле для предотвращения его побега в Персию. И Алексей Петрович, как говорится, державший руку на пульсе, писал ему, чередуя упрёки с юмором:

«Вы не уведомили меня, что в ханстве вашем жители вооружаются по вашему приказанию и что вы приглашаете к себе лезгин, о чём вы должны были дать мне знать как главнокомандующему и как приятелю, ибо я обязан отвечать перед великим государем нашим, если не защищу его верных подданных; а к вам, и как к приятелю, сверх того, я должен прийти на помощь. Скажите мне, кто смеет быть вашим противником?..

Не желая в ожидании ответа вашего потерять время быть вам полезным, я теперь же дал приказание войскам идти к вам на помощь. Так приятельски и всегда поступать буду, и если нужно, то не сочту за труд и сам приехать, дабы показать, каков я как приятель и каков буду против врагов наших» {434} 434 Там же. С. 512. .

Мустафа решил, что Ермолов намерен заменить его другим ханом — Касимом, которого когда-то привёл к власти на место Мустафы граф Зубов, а после отзыва русских войск Павлом I прогнал в горы тот же Мустафа. Основания для такого подозрения дал бестолковый генерал-майор Пестель, вступивший в какие-то тайные переговоры с Касимом. Это и послужило причиной его воинственных приготовлений.

О генерал-майоре Пестеле я расскажу позднее.

Как ни пытался Ермолов разубедитьподозрительного Мустафу, когда-то добровольно присягнувшего на верность России, не получилось. Поэтому напомнил ему о долге верноподданного: «Ваша воля, верить или не верить искренности моего совета, но если вы будете упорствовать в преступных намерениях, то я, сколько ни прискорбно мне как доброму вашему приятелю, скоро вразумлю вас…» {435} 435 Там же. С. 513.

Когда известие о ликвидации Шекинского ханства дошло до Мустафы, он занял откровенно враждебную позицию по отношению к России, установил связи с дагестанцами и стал подбивать их на восстание.

Как раз в это время к Ермолову привели одного из самых близких людей Мустафы, который и выдал его связи с дагестанцами. Хан попытался подкупить представителей русской администрации в Тифлисе, но деньги были перехвачены и переданы в казну. Правитель Ширвана, опасаясь наказания, бежал в Персию.

Вслед за этим наместник возвестил ширванцам, что «Мустафа за побег в Персию навсегда лишается ханского достоинства, а Ширванское ханство принимается в российское управление». Народ встретил сообщение об этом совершенно равнодушно, впрочем, как и присягу русскому императору. А вот фейерверком, устроенным по случаю тезоименитства Александра I, искренно «забавлялся» {436} 436 Там же. С. 515. .

Теперь следовало определить судьбу Карабаха.

После первого приезда Ермолова в Карабах минуло ровно пять лет. Алексей Петрович уже и сам забыл, что когда-то приказал Мехти-хану построить в Шуше мечеть, как в Тифлис пришло сообщение, что он бежал в Персию. Никто не мог понять, что побудило его к этому, Уж не боязнь ли наказания, что не выполнил повеления русского начальника? Нет, причина была иная.

Учитывая крайнюю нищету народа Карабаха, Александр I списал с него недоимки за несколько лет, а Мехти-хан скрыл это от своих подданных и продолжал собирать с них долги в свою пользу. Возможно, это и заставило его бежать в Персию почти без денег, без жён и имущества.

Воспользовавшись бегством хана, Ермолов обратил Карабах в простую русскую провинцию, а у народа принял присягу на верность императору Александру Павловичу {437} 437 Там же. С. 517—520. .

Чиновники и судьи в России, может быть, и не глотали конфеты вместе с фантиками, но лихоимствовали и воровали ничуть не меньше, чем в Персии, а на Кавказе даже больше, ибо народ здесь не только законов не знал, но и не знал даже, кому жаловаться на произвол «гражданских кровопийцев». Поэтому после возвращения на родину перед Ермоловым стояла все та же задача — если не искоренить, то хотя бы уменьшить грабежи и разбои. И он знал, как это сделать.

Необходимо нагнать ужас на лихоимцев и откровенных грабителей. И Алексей Петрович нагонял, произнося «речи публично и для удобнейшего понятия в самых простых выражениях». Понимал, что лучше, конечно, ввести «последнее в данном случае средство, то есть отсечение головы». Тогда бы у него на Кавказе многие переселились в царство небесное раньше срока. Но кто же решится нарушить запрет на смертную казнь, введенный еще Елизаветой Петровной? На дворе-то уже XIX век!