Борис Григорьев - Бестужев-Рюмин

«Капли Бестужева» характеризуют нам будущего канцлера Российской империи совсем с другой стороны. Мы видим в нём человека широких взглядов, образованного и любопытного, не чуждого творческих порывов. И кто знает: посиди министр-резидент Петра чуть больше над тайнами химии, глядишь и вышел бы из него свой, русский Луавазье, не хуже французского. Но научная карьера, судя по всему, мало прельщала молодого честолюбца. Химия, капли — это так, побочный продукт то ли временного безделья, то ли хандры, то ли приступа неожиданного любопытства…

В 1724 году датский королевский двор признал наконец Петра I императором, но, как доложил Бестужев царю, он сделал это исключительно из страха. Тем самым Алексей Петрович косвенно давал понять Петру I, что его совет пугать Копенгаген голштинским жупелом оказался вполне действенным. Заключение в 1724 году благодаря усилиям старшего брата Михаила между Россией и Швецией военно-политического союза заставило датский двор не на шутку всполошиться, а мнительному датскому королю стала снова мерещиться шведская экспедиция в Норвегию, и он даже от волнения заболел и стал чаще смотреть в сторону Петербурга.

Пётр I оценил дипломатическую ловкость посланника и в том же 1724 году, во время коронации своей супруги Екатерины Алексеевны, пожаловал ему придворное звание камергера. Но высочайшему покровительству скоро пришёл конец, император Российской империи Пётр Великий почил в Бозе, не назначив после себя наследника. Россия вступала в период нестабильности, смуты и беззакония.

В год смерти Петра Дания ещё колебалась между англо-французским союзом и союзом с Россией, но надежда датчан на ослабление России со смертью Петра быстро привела их, по выражению Бестужева, «в добрый гумор». «Из первых при дворе яко генерально и все подлые с радости опилися было», — докладывал он в Петербург о реакции датского двора на смерть Петра I. В датских водах появился британский флот, и тень голштинского герцога перестала восприниматься с таким страхом, как прежде. Копенгаген присоединился к так называемому Ганноверскому, то есть англо-французскому, союзу, и от русского посланника в Копенгагене стали шарахаться, как от чумы.

Кажется, здесь, в Копенгагене, Бестужев женился. Его женой стала Анна Ивановна, урожд. Бёттихер (Беттигер), дочь бывшего русского резидента в округе Нижняя Саксония и наставница цесаревны Елизаветы Петровны. Резидента Беттиге-ра в своё время часто навещали Пётр I с женой Екатериной.

Своим положением в Дании Бестужев стал тяготиться и по другим причинам: его темпераменту и опыту уже было тесно в «тихом датском омуте», его сильно потянуло домой, на новые политические просторы, где разгоралась борьба партий, где могли со всей силой развернуться его честолюбие и ловкость и где, возможно, его ждало быстрое возвышение. Он был уже в возрасте Иисуса Христа, а решительного прорыва к власти так и не достиг. Нужно было торопиться. Там, в Петербурге, были давние связи семьи Бестужевых-Рюминых с двором покойного царевича Алексея Петровича, а теперь их друзья — Авраам, Фёдор и Исаак Веселовские, знаменитый арап Петра Великого Абрам Ганнибал, Пашковы, сенатор Ю.С. Нелединский, кабинет-секретарь И.А. Черкасов (1690—1752), сплотившиеся вокруг сестрицы Аграфены, княгини Волконской, и воспитателя царевича Петра Алексеевича и бывшего пажа Екатерины I и учителя Петра II С.А. Маврина. Их опорой был также влиятельный цесарский посланник в Петербурге граф Амадеус фон Рабутин-Бусси. Великосветский салон А.П. Волконской располагался на Адмиралтейском острове в доме по Греческой улице. Туда, скорей туда, в Петербург!

Россией в это время правил Пётр II, сын царевича Алексея Петровича. Австрийский посланник и в самом деле добивался «доставить» Аграфене Петровне или, как её звали в кружке Маврина, Асечке, звание обергофмейстерины при царевне Наталье Алексеевне, любимой сестре Петра II, и Алексей Петрович решил обратиться к австрийцу с просьбой выхлопотать отцу графский титул. Эти титулы присваивались тогда лишь указами императоров Священной Римской империи, а потому Рабутин был именно тем человеком, который мог бы замолвить словечко при венском дворе. Себе же наш «скромный» герой официально просил — теперь у Петра II — «за семилетние свои при датском дворе труды» ранга полномочного и чрезвычайного посланника и прибавки жалованья. Он почему-то был самонадеянно уверен в том, что «награжденье его чрез венский двор никогда от него не уйдёт» , а потому спешил заручиться милостью собственного государя. Кстати, в кружке Маврина А.П. Бестужев получил кличку Козёл.

Напрасно он так считал: Рабутин в 1727 году неожиданно «помре», а враги Бестужевых-Рюминых — Меншиков и облепившие русский трон, как мухи, голштинцы — остались. Как мы уже сообщали выше, кружок А.П. Волконской, сосредоточившийся первое время вокруг С.А. Маврина, попытался было начать и против них интригу, но светлейший князь был начеку и принял меры.

Началось всё с дела Антона Мануиловича Девиера, зятя Меншикова и генерал-полицмейстера Петербурга (1673— 1745). У него обнаружили крамольное письмо, в котором он высказывался против того, чтобы дочь Меншикова Мария была выдана замуж за Петра II. Такого всесильный Меншиков не мог простить даже близкому родственнику. По указу от 27 мая 1727 года Девиера арестовали, обвинили в намерениях устранить Петра II с трона, били кнутом, лишили дворянства, чинов и кавалерии, то есть наград, и сослали под караул в Мангазею [20] Антон Мануилович Девиер, сын португальского торговца, был женат на сестре Меншикова Анне. В поле зрения Петра I попал в 1697 г. в Голландии, когда служил юнгой на голландском судне. Стал личным денщиком царя, потом генерал-адъютантом, капитаном гвардии, графом. Будучи полицмейстером столицы, сформировал полицейский штат, создал пожарную часть, осуществлял благоустройство города. В 1739 г. назначен начальником Охотского порта, способствовал подготовке 2-й Беринговой экспедиции, основал штурманское училище. При Елизавете Петровне из ссылки освобождён, восстановлен во всех чинах и титулах, был опять назначен генерал-полицмейстером Петербурга. . В личных бумагах Девиера власти нашли и письма Бестужевых, в которых те выступали против всесильного камергера двора Рейнхольда Фридриха-Казимира (Рейнхольда-Густава) Левенвольде и вице-канцлера Андрея Ивановича Остермана. Этого было достаточно. Бестужевы давно мешали Меншикову, а теперь вот стали врагами голштинцев и немцев. П.М. Бестужева и княгиню Волконскую, как мы уже сообщили ранее, отправили в ссылку в подмосковную деревню.

Как сообщает Соловьёв, к Волконской явился секретарь Меншикова Андрей Яковлев, принёс ей подорожную, «где было сказано глухо, чтоб посланным людям давать подводы без обозначения имён», то есть ссылку осуществляли под завесой анонимности. Брата Михаила (кличка в кружке Маврина Панталоне) ещё раньше отозвали из Стокгольма, а С.А. Маврина и Абрама Петровича Ганнибала, деда А.С. Пушкина, под видом «важного поручения» отправили в Тобольск. Пострадали также «самый умный человек в России» секретарь КИД И.П. Веселовский (1690—1754) и его брат Фёдор (? — 1776). Последний, впрочем, уже давно был в бегах и ждал решения своей участи в Лондоне [21] Фёдор и Авраам (1685—1783) Веселовские, бывшие царские дипломаты, попросили убежища в Англии. Авраам был замешан в дело царевича Алексея, а Фёдор, попав из-за него в опалу, отказался выехать в Копенгаген, как приказал царь. Пётр I под предлогом растраты братьями посольских денег потребовал их выдачи, но король Георг I отказал в этом, сославшись на священное право убежища. Фёдор Веселовский уже при Анне Иоанновне вступил в контакт с вице-канцлером А.И. Остерманом и стал снабжать его важной информацией. Вернуться в Россию ему в 1742 г. разрешила Елизавета Петровна. . В июне того же 1727 года на Верховном тайном совете было рассмотрено обращение Ф. Веселовского из Лондона о помиловании, но против этого воспротивился Меншиков, и теперь срок его ожидания неопределённо увеличился. Члена кружка шталмейстера А.П. Волынского, будущего кабинет-министра, пока не тронули, но удалили из столицы, назначив служить в Украинскую армию.