Борис Григорьев - Бестужев-Рюмин

С тем кабинет-министры возвратились обратно в Летний дворец к Бирону. Там их ждали Миних и Левенвольде, а также подъехавшие позже генерал Ушаков, адмирал Н.Ф. Головин (бывший посол в Швеции), обер-шталмейстер А.Б. Куракин [35] Александр Борисович Куракин (1697—1749), князь, сын Б.И. Куракина, государственный деятель и дипломат, как двоюродный дядя Петра II занял высокое положение при дворе, потом входил в ближайшее окружение Анны Иоанновны. Императрица, резко осуждавшая употребление алкоголя, только Александру Борисовичу позволяла пить вина столько, сколько захочется, ибо в подпитии князь отличался большим остроумием. Посол в Париже (1727—1728), д.т.с. и обершталмейстер (1736), основатель госпиталя в Москве для отставных офицеров и раненых солдат. Ревностный сторонник Э. Бирона, после свержения временщика и показаний арестованного вместе с ним А.П. Бестужева-Рюмина попал под подозрение, но был прощён и продолжал пользоваться влиянием при дворе Анны Леопольдовны. Женат на сестре Н.И. Панина. , генерал-прокурор Сената князь Трубецкой, генерал-поручик Салтыков и гофмаршал Шепелев. Кабинет-министры передали ответ Остермана. Заметим, что мнение вице-канцлера было вполне резонно — так, к примеру, всегда поступали в Швеции и других странах Европы при малолетних наследниках трона.

— Какой тут совет? — вскричал раздражённо временщик. — Сколько голов, столько разных мнений будет!

И тут якобы выступил вперёд Бестужев-Рюмин и озвучил слова Черкасского, сказанные в карете:

— Кроме вашей светлости, некому быть регентом. «Предложение вызвало у присутствовавших страх, ибо

все понимали, что оно незаконно, что они подвергают себя немалой опасности» , — пишет Павленко. Насчёт законности или незаконности можно с нашим маститым историком поспорить, но факт тот, что в числе вольных и невольных пособников Бирона, кроме нашего героя, выступили и фельдмаршал Миних, и кабинет-министр Черкасский, и державшийся в тени вице-канцлер Остерман. Конечно, почуяв «попутный ветер в парусах», Бестужев-Рюмин, только что принятый в круг избранных, проявил особое усердие.

Бестужев, по мнению Павленко, всё-таки после своих слов почувствовал некоторую неловкость и решил смягчить их рассуждением о том, что в других странах отец и мать несовершеннолетнего наследника трона всё-таки обычно включаются в состав регентского совета.

В зале снова повисла тишина.

Тогда снова выступил Бирон и рассказал о том, как он предлагал императрице сделать наследницей престола её племянницу Анну Леопольдовну, но та не согласилась и настояла на том, чтобы престол наследовал её внук Иван Антонович. Этот вопрос к этому времени был уже решён, соответствующий манифест был продиктован Остерманом кабинет-секретарю Андрею Яковлеву, подписан умирающей императрицей и 6 октября опубликован для ознакомления народа.

Стали вновь совещаться, но неожиданно каждый из присутствовавших стал высказывать самые подобострастные чувства к временщику — видно, слова Бестужева-Рюмина оказались заразительными. Тот лицемерно благодарил их за дружеское расположение, тем более высказанное чужестранцу, но сказал, что он вряд ли годится на роль регента, ибо осведомлён о слухах, согласно которым ему рекомендовалось вернуться в своё Курляндское герцогство и «жить там в тишине и спокойствии». Словом, временщик вёл себя согласно классическим канонам всех выскочек, перед которыми вдруг открывается головокружительный путь к неограниченной власти. Нужно было соблюсти декорум скромности и сдержанности, чтобы не прослыть потом узурпатором.

— Впрочем, если что-нибудь может преклонить меня к восприятию тяжкого бремени, вами предлагаемого, — продолжал витийствовать Бирон на родном немецком языке, — то единственное чувство глубочайшей благодарности к благодеяниям, излиянным на меня императрицей, и пламенное усердие моё к благоденствию и славе России.

Так написано в воспоминаниях хорошо информированного, но не всегда объективного Миниха-младшего [36] Миних Эрнст (1707—1788), хофмейстер при дворе Анны Леопольдовны, в 1741—1762 гг. — в ссылке, с 1763 г. — главный директор таможни, автор «Записок» о времени Анны Иоанновны — Екатерины II. Был ещё Миних Христиан-Вильгельм (1686—1768), брат фельдмаршала Б.Х. Миниха, с 1742 г. оберхофмейстер Елизаветы Петровны, главный судья Дворцовой канцелярии, а с 1744 г. неофициальный наставник в.к. Екатерины Алексеевны. , ибо эпизод этот основан на рассказе отца — рассказе, в котором фельдмаршал вообще не упоминает о своей роли в назначении Бирона регентом. А между тем есть сведения о том, что Миних чуть ли не на коленях умолял Бирона принять сделанное ему предложение о регентстве.

…Далее Бирон заявил, что для утверждения его кандидатуры желательно получить одобрение более широкого круга «первейших государственных чинов». Было решено созвать 40—50 важнейших сановников страны, которые своей подписью должны были скрепить обращение к императрице о назначении регентом Бирона. Созвать это собрание взялся Бестужев-Рюмин. Оно состоялось на следующий день, причём, как пишет Павленко, на собрание пригласили только тех придворных, генералов и сенаторов, в поддержке которых Бирон мог быть уверен. О своей безоговорочной поддержке временщика поспешил высказаться и «больной» Остерман.

После того как просьба была подписана членами собрания, было решено обратиться за согласием к Анне Леопольдовне. Та ответила, что во всём покоряется воле своей тётушки — как та решит, так и будет. Пришедшая в себя Анна Иоанновна, вопреки ожиданиям, подписать акт о назначении регентом Бирона сначала отказалась. Свой отказ она мотивировала тем, что, во-первых, она ещё жива и была уверена в своём скорейшем выздоровлении (будто такие манифесты могли подписывать только усопшие императрицы), а во-вторых, она не желала ни с кем делиться царскими почестями: не исключено, что привыкшие низкопоклонничать русские вельможи могли при живой императрице угождать её племяннице Анне Леопольдовне, а с этим Анна Иоанновна примириться никак не могла. Романовы умели держаться за власть до последнего — за исключением, может быть, последнего Романова.

Документ, авторство которого приписывают то Бестужеву, то коллективу Миних-Бестужев-Черкасский-Трубецкой плюс секретарь К.Г. Бреверн, то опять же Остерману, больная императрица 6 октября положила под подушку. Молниеносный план провозглашения фаворита регентом, так ловко придуманный им и его клевретами, с треском провалился, пишет Анисимов: «Царская подушка, которая так много помогала Бирону в жизни, вдруг стала серьёзным препятствием на его пути к власти».