Ольга Ерёмина - Иван Ефремов

Иван Антонович вздохнул и вернулся на дорогу. За деревьями прятались усадебные постройки Абрамцева — усадьбы, которую в 1870 году приобрёл у семьи Аксаковых молодой удачливый купец Савва Иванович Мамонтов. Здесь он создал подлинный феномен, который ныне именуется Абрамцевским художественным кружком. Его ядром стали Виктор Васнецов, Валентин Серов, Илья Репин и Василий Поленов — художники, которые по приглашению Саввы Ивановича подолгу жили в его усадьбе. Здесь были созданы мировые шедевры. Может быть, на вот этом самом берегу Вори подсмотрел Васнецов задумчивую Алёнушку, а на дальних, уходящих к Радонежу холмах явилось Нестерову видёние: отрок Варфоломей встречается с неведомым схимником.

Главное же было вот в чём: великие художники, незаурядные люди не просто жили друг с другом мирно, но и вместе творили!

В сознание обывателей издавна внедряется инфантильная идея, что талантливые люди, яркие личности трудно уживаются с окружающими и тем более — друг с другом. Что талант эгоистичен и сконцентрирован на себе. Что неординарный человек обязательно тянет одеяло на себя.

Опыт, проведённый Саввой Мамонтовым, говорит об ином: энергия чистого, бескорыстного творчества зажигает сердца и чувства художников, побуждает их в напряжении творческого соперничества создавать подлинные шедевры. Соединённые усилия мастеров запечатлены в храме Спаса Нерукотворного. В одно слились монументальная строгость псковских храмов, благородный очерк белокаменного владимирского зодчества, причудливые элементы неорусского стиля.

Опыт, который станет образцом для будущего человечества: совместное творчество на благо людей — без эгоизма и мелочного тщеславия.

Глубокая вертикальная морщина прорезала лоб Ефремова: он вспомнил о недавней размолвке с лучшим другом. В одном из писем Быстрову Иван Антонович хвалил очередную статью Алексея Петровича, но сетовал, что необыкновенные знания и сила выдающегося морфолога должны быть употреблены не только на создание отдельных статей, но и на написание крупной научной работы мирового уровня. Быстров удивился — и обиделся. Он счёл пожелание Ефремова палкой, которой друг, превратившийся в сурового, беспощадного воспитателя, пытается его подгонять. Ответил, что уже не ждёт похвал от человека, называвшего себя другом. Что этот человек способен только браниться…

Как жаль, что тонкий, глубоко чувствующий Быстров вдруг отказался понимать главное: только при глубоком уважении, любви и абсолютном доверии человек может открыто передавать все свои впечатления! Внешняя похвала с затаённой критикой недостойна подлинной дружбы.

В своих пожеланиях Иван Антонович исходил из того, что он — руководитель лаборатории низших позвоночных Академии наук СССР и по должности должен опекать свою отрасль науки, со всеми её материалами, заботиться об их накоплении и своевременной обработке. Быстров, безусловно, не был у него в непосредственном подчинении, Иван Антонович мог только дать ему совет. Как жаль, что попытка координации работы была воспринята другом и коллегой как принуждение, что наука не освобождает от мелкого самолюбия…

Постепенно удалось восстановить понимание, вернулся и дружеский тон. Ефремов звал друга погостить в абрамцевские окрестности, в деревеньку Быково, где он снял дачу, — «собирать грибы и понемногу толковать о разных вещах нашего интересного мира». [185] Из письма И. А. Ефремова А. П. Быстрову от 30 июля 1947 года. Но неожиданная душевная рана ныла. Проявления индивидуализма — даже у самых культурных людей своего времени…

Одиннадцатилетний Аллан уже спал, когда задумавшийся Иван Антонович вернулся. Завтра сбудется давнее желание сына…

Кратко объяснив, как управлять грузовиком, Иван Антонович уселся на место пассажира. Аллан взгромоздился на водительское сиденье «студебеккера», ноги его едва доставали до педалей. Рядом с ним сел Андросов, опытный шофёр Монгольской экспедиции, и завёл мотор. Аллан тронул машину с места. Сердце билось, азарт и страх одновременно охватывали душу подростка. Андросов командовал, когда переключать скорость. Аллан вырулил на ровную полевую дорогу. Восторг и напряжение слились воедино: еду! Сам еду!

Прохладное, из погреба, молоко, молодая картошка, посыпанная крупной солью, несколько кусков ржаного хлеба… После обеда Иван Антонович уселся за «Тафономию». Ему пришлось практически написать книгу заново: четыре года, прошедшие с фрунзенской эвакуации, добавили много ценного в копилку палеонтологических наблюдений. Монографию вскоре предполагалось сдать в печать. Если же учесть, что с осени всё время будет поглощено подготовкой экспедиции, то медлить было нельзя.

Однако думать всё время об одном и том же невозможно. Мысли начинают ходить по кругу, и перестаёшь отчётливо различать контуры идеи. Чтобы переключить внимание, Иван Антонович с наслаждением погружался в чтение. Ему удалось раздобыть полтора-два десятка фантастических романов западноевропейских и американских писателей. Стремительность сюжетов захватывала, но взгляд учёного был трезв и строг: практически все романы были проникнуты «мотивами гибели человечества в результате опустошительной борьбы миров или идеями защиты капитализма, охватившего будто бы всю Галактику на сотни тысяч лет». [186] Ефремов И. А. На пути к роману «Туманность Андромеды». Статья. Герои, нарисованные разными авторами, казались на одно лицо — уход в чистую сюжетику вёл к обезличиванию художественного произведения, к превращению чтения в бездумное развлекательство.

Откладывая в сторону очередной том, Ефремов уже знал, что он хочет написать новый роман: необходимо «дать свою концепцию, своё художественное изображение будущего, противоположное трактовке этих книг, философски и социологически несостоятельных». [187] Там же. Несомненно, контакт между различными цивилизациями может быть только дружеским. Так родилась и стала вызревать тема «Великого Кольца».

Фантастика должна быть научной. Для этого нужны смелые гипотезы, основанные на точных данных физики, химии, медицины, астрономии и других наук. Вскоре, продолжая размышлять над новым замыслом, Иван Антонович завёл блокнот, куда начал заносить мысли, факты, литературные идеи. Таких блокнотов накопилось довольно много — они именовались «Премудрыми тетрадями». Пройдёт восемь лет, прежде чем Ефремов приступит к исполнению своего замысла.

В сентябре, после Абрамцева, Иван Антонович съездил в Ленинград. Свидание с родными местами, пусть и разбавленное множеством дел, всё же служило для Ефремова хорошим зарядом бодрости. Несколько тёплых, откровенных вечеров, проведённых в квартире Быстрова, дали Ивану Антоновичу столь необходимое ощущение понимания. Ефремов просил друга беречь себя: предупреждение уже было.