Ирина Баранчеева - Семейная жизнь Федора Шаляпина: Жена великого певца и ее судьба

В середине русского июля Иоле приехала в Москву и сразу же направилась в Путятино. «Особенно людно и весело сделалось у нас после приезда из Италии Торнаги, — вспоминала Е. Р. Рожанская-Винтер. — Через неделю после ее приезда сыграли свадьбу. Свидетелями были С. И. Мамонтов, брат его Николай Иванович и инженер К. Д. Арцыбушев, шаферами — Рахманинов, Коровин, тенор Сабанин и критик С. Н. Кругликов».

Этот памятный день — 27 июля 1898 года — на удивление хорошо запомнился всем участникам праздничной церемонии. Многие оставили о нем свои воспоминания, по которым с почти документальной точностью можно восстановить события этого дня.

В своей книге «Шаляпин. Встречи и совместная жизнь» Константин Коровин вспоминает:

«У подъезда одноэтажного домика в три окошка стояли подводы. Возчики долго томились и говорили: „Пора ехать, поп дожидается“.

— Федор, — говорили Шаляпину, — пора ехать.

Но Шаляпин замешкался. Встал поздно.

— Постой, сейчас, — говорил он, — только папирос набью.

Невеста, уже одетая в белое платье, и все мы, гости, уже сели на подводы. Наконец выбежал Шаляпин и сел со мной на подводу. Он был одет в поддевку, на голове — белый чесучовый картуз…»

Все в этой свадебной церемонии должно было напоминать театральное действо. Режиссером его был Мамонтов, который хотел показать Иоле традиционную русскую свадьбу. Артистка Частной оперы Варвара Ивановна Страхова и Леля Винтер были подружками невесты. Впереди кортежа с венчальной иконой в сияющем золотом окладе ехала дочь Соколова, артиста Частной оперы (по обряду венчальную икону в церковь должен был бы везти мальчик, но мальчика не нашлось).

Путь свадебной процессии лежал в село Гагино, расположенное в двух верстах от Путятино, где находился большой храм. Дорога к нему шла лесами и полями. Вдруг вдалеке, за лесом, послышался удар грома. «Быстро набежали тучи, сверкнула молния, и нас окатил проливной дождь, — вспоминает Константин Коровин. — Кое у кого были зонтики, но у нас (с Шаляпиным. — Примеч. И.Б.) зонтиков не было, и мы приехали в церковь мокрехоньки».

Церемония венчания совершилась в полдень. Коровин держал венец над головой невесты, Рахманинов — над головой жениха. Задача эта была не из легких, если учесть гигантский рост Шаляпина. И хотя Рахманинов и сам был не маленького роста, однако не выдержал до конца и надел Шаляпину венец на голову.

В церковной книге села Гагино осталась запись о бракосочетании Федора Шаляпина и Иоле Торнаги. В сведениях о женихе записано: «Вятской губернии и уезда Вожгальской волости деревни Сырцевой крестьянин Федор Иоаннов Шаляпин, православного вероисповедания, первым браком. Лета жениха — 25». В графе о невесте: «Итальянская подданная Иола Игнатиева Лопрести [14] Указана настоящая фамилия Иоле — Ло-Прести. , католического вероисповедания, первым браком. Лета невесты — 25».

Ниже указаны поручители: «По женихе — коммерции советник Савва Иоаннов Мамонтов и сын титулярного советника Валентин Николаев Сабанин; по невесте — статский советник Симеон Никонов Кругликов и художник Константин Алексеев Коровин».

«По окончании венчания мы пошли к священнику — на улице все еще лил дождь, — продолжает Константин Коровин. — В небольшом сельском домике гости едва поместились. Матушка и дочь священника хлопотали, приготовляя чай. Мы с Шаляпиным пошли на кухню, разделись и положили на печку сушить платье.

— Нельзя ли, — спросил Шаляпин священника, — достать вина или водки?

— Водки нет, а кагор, для церкви, есть.

И мы, чтобы согреться, усердно наливали в чай кагору. Когда двинулись в обратный путь, священник наделил нас зонтиками…»

У Путятино им преградили путь крестьяне, протянув поперек дороги ленту. Девушки пели, славя жениха и невесту. Мужики просили с молодых выкуп на водку. А в Путятино гостей уже ждал свадебный пир «на восточный манер».

«Все уселись на огромном ковре, расстеленном на террасе. В больших вазах и кувшинах стояли букеты полевых цветов», — вспоминала Иоле.

Вино лилось рекой, были тосты и поздравления, и неизменные крики «горько!»

«…Все были веселы, беззаботны, пили по традиции шампанское и затеяли концерт, — пишет в своих воспоминаниях Е. Р. Рожанская-Винтер. — Сергей Васильевич (Рахманинов. — Примеч. И.Б.) играл танцы из балета Чайковского „Щелкунчик“. Коровин пел арию Зибеля из „Фауста“, карикатурно копируя исполнительниц этой партии. Мамонтов забавлял шуточными рассказами. Затем пели хором, ходили ночью по освещенным луной аллеям нашего сада и разошлись почти на рассвете».

Не обошлось, конечно, без «шуток» Шаляпина. Он чуть не до смерти напугал бедного паренька, сторожившего сад Татьяны Любатович, прикинувшись разбойником. Перепуганный мальчишка влетел на террасу дома, крича:

— Разбойники!

Все переполошились и выскочили на улицу. Иоле в белом платье, казавшемся прозрачном при лунном свете, с трудом выговаривая от волнения русские слова, в беспокойстве повторяла:

— Господи! Гдэ Фэда, что с ним?

Шаляпин был в восторге.

Поздно ночью молодые отправились в свою комнату, но спать им в эту ночь так и не пришлось. «Поутру, часов в шесть, у окна моей комнаты раздался адский шум, — вспоминал в книге „Страницы из моей жизни“ Шаляпин, — толпа друзей с С. И. Мамонтовым во главе исполняла концерт на печных вьюшках, железных заслонках, на ведрах и каких-то пронзительных свистульках…

— Какого черта вы дрыхните? — кричал Мамонтов. — В деревню приезжают не для того, чтоб спать. Вставайте, идем в лес за грибами!

И снова колотили в заслоны, свистели, орали. А дирижировал этим кавардаком С. В. Рахманинов».

После этого радостного, незабываемого дня жизнь в Путятино несколько затихла, потянулась череда обыкновенных, ничем не примечательных дней. Шаляпин с женой заняли комнату в главном доме, Рахманинов остался в егерском домике один и засел за сочинение Второго фортепианного концерта.

Вечера становились длиннее, дни короче. Приближалась осень, и с ней скорый отъезд в Москву. Среди прочего Шаляпин продолжал разучивать с Рахманиновым партию Бориса Годунова. В конце августа в Путятино уже происходили спевки этой оперы…

А для Иоле начиналась новая жизнь… Балетная карьера — со всеми ее триумфами и неудачами — уходила в прошлое. В тот момент она не жалела об этом. Она была счастлива. Все ее надежды, все устремления теперь были связаны с ее дорогим мужем. Одна душа и одна плоть… Теперь ему одному — и уже навсегда! — принадлежало все ее существо.

Но было в воспоминаниях об этом светлом, чудесном дне их свадьбы и нечто такое, что оставляло какое-то смутное беспокойство, тревожное ощущение чего-то угрожающего и непредвиденного… Когда Иоле вслед за женихом подходила в церкви к иконе, от пламени свечки у нее вспыхнула и загорелась фата. Это был дурной знак.