Елена Кочемировская - 50 знаменитых больных

В доме Косачей часто собирались писатели, художники и музыканты, устраивались вечера и домашние концерты. Дядя Леси (так ее звали в семье, и это домашнее имя стало литературным псевдонимом) — Михаил Драгоманов, впоследствии дружески опекавший племянницу и всяческий помогавший ей, — был известным ученым, общественным деятелем, подолгу жил за границей — во Франции и Болгарии. Он водил знакомство с Иваном Сергеевичем Тургеневым, Виктором Гюго, был в курсе всех новейших литературных и политических событий и часто пополнял библиотеку племянницы посылками из-за границы. Сегодня именем М. Драгоманова назван Киевский педагогический университет.

Любимая всеми Леся поначалу росла здоровой и веселой. Она не получила систематического образования, так как не посещала гимназию. Ее единственным и довольно строгим домашним учителем была мать, разработавшая собственную программу обучения, отличавшуюся широтой и основательностью. Однако, повторим, строгой системы обучения не было, и об этом поэтесса впоследствии очень сожалела.

Отец попытался настаивать на том, чтобы пригласить к Лесе преподавателей из гимназии, но разве можно было переспорить властную, самолюбивую Ольгу Петровну, привыкшую к тому, что в жизни Леси лишь она принимает главные решения?!! Обстоятельства судьбы дочери поддерживали ее убеждение в правильности избранного пути.

Леся была необычайно талантлива, восприимчива и ранима. У нее было не только яркое музыкальное дарование (она начала играть на фортепиано и сочинять музыку с пяти лет), но и рано проявившийся поэтический талант — первое стихотворение было написано девочкой в восемь лет. И вот в 1881 году Леся неожиданно тяжело заболела. Все началось с нестерпимых болей в правой ноге. Решили, что у нее острый ревматизм; лечили ваннами, мазями, травами, но бесполезно. Боль не исчезла, но распространилась на руки.

Врачи наконец смогли поставить диагноз — костный туберкулез. На музыкальной карьере Леси был поставлен крест. После первой же сложной операции, закончившейся неудачей, рука осталось искалеченной. Тогда-то в глазах хрупкой девочки впервые появилась печаль, которая станет неотъемлемой чертой ее творчества. Отныне и на всю жизнь девочка должна будет по многу месяцев почти неподвижно лежать в постели, все время испытывать мучительную боль.

Родители не сдавались. Они возили девочку к морю, применяли грязевые ванны и купания, обращались к лучшим врачам России, заграничным профессорам в Германии, бросались к народным целителям, но все было тщетно. Болезнь если и отступала, то не надолго. Леся теперь только вспоминала о ночных прогулках по усадебному парку в Колодяжном (имении Косачей на Волыни), когда она, казалось ей, слышала сонное дыхание листвы и трав, видела купающуюся русалку Мавку, вплетающую в волосы желто-белую кувшинку, ловила руками лунные лучи.

Об этих прогулках взрослые даже не подозревали. Позднее, когда мать говорила Лесе, что на создание прекрасной драмы-феерии «Лесная песня» повлияли только образы классической литературы, поэтесса смело отрицала это. В письме к своему большому другу А. Е. Крымскому — ученому, филологу и историку, востоковеду, Леся Косач писала: «Я не поминаю лихом волынские леса. Вспомнив о них, написала «драму-феерию» в их честь, и она принесла мне много радостей!» А. Крымский много помогал ей тогда в обработке и записи народных преданий и песен.

Леся всегда и во всем пыталась отыскать радость, даже в малом! В ней жил неукротимый дух. Она самозабвенно изучала языки: болгарский, испанский, латынь, древнегреческий, итальянский, польский, немецкий, английский и французский. А кроме того — географию, историю Востока и восточных культур, историю искусства и религий. Итогом этих занятий стал написанный для младших сестер учебник «Древняя история восточных народов». Лесе было 19 лет.

Михайло Павлык — украинский писатель и общественный деятель — вспоминал об одной из встреч с поэтессой во Львове в 1891 году: «Леся просто ошеломила меня своим образованием и тонким умом. Я думал, что она живет только поэзией, но это далеко не так. Для своего возраста это — гениальная женщина. Мы говорили с ней очень долго, и в каждом ее слове я видел ум и глубокое понимание поэзии, науки и жизни!»

В 1893 г. во Львове вышла тоненькая книжечка ее стихов, названная «На крыльях песни», которая была тепло встречена критикой и читающей публикой. Книга быстро сделала ее популярной. Иван Франко писал с восхищением о «чуде жизнеутверждения» — стихах молодой поэтессы, которые словно выросли из украинских песен и сказок. «Читая мягкие и расслабленные или холодно резонерские сочинения украинцев-мужчин и сравнивая их с этими бодрыми, сильными и смелыми, и вместе с тем такими искренними словами Леси Украинки, невольно думаешь, что эта больная, слабая девушка — едва ли не единственный мужчина во всей Украине!» — с горьким юмором заключал Иван Франко.

Уже в ранней лирике читателей восхищало прекрасное владение словом, живая образность языка, богатство рифм и сравнений и, что немаловажно, скрытая сила и глубокая одухотворенность. За печалью и легкой грустью скрывались порой такая мудрость и жажда жизни, что те немногие, кто знал о личной драме поэтессы, лишь в восхищении качали головой. Надо сказать, что многие из стихотворений тоненького сборника почти сразу стали народными песнями. Их напевали, часто не зная имени автора.

В творчестве Леси Украинки слишком заметна тема родины, тема свободы Украины, чтобы ее можно было обойти стороной. Ее дядя, сторонник идеи национальной независимости Украины от Российской империи, был вынужден эмигрировать за границу. Тетка по отцу, Елена Антоновна Косач, за участие в революционном движении не раз подвергалась арестам и ссылкам. Даже возлюбленный поэтессы, Сергей Мержинский (они познакомились в Крыму в 1897 году), будучи смертельно больным, участвовал в революционном движении РСДРП, распространял прокламации и листовки. И, может быть, именно поэтому любящая, но властная Ольга Петровна Косач так противилась сближению своей дочери с Сергеем Мержинским. Ее слишком пугала его опасная деятельность, она хорошо понимала, к чему может привести жажда подвига и стремление принести себя в жертву революции. Далеко ходить за примерами было не надо — половина родни Косачей-Драгомановых находились в опале, включая родного брата Леси, Михаила (в будущем профессора Харьковского и Дерптского, ныне Тартуского, университетов), которого за сочувствие революционным и национальным идеям чуть не выгнали из университета! Примешивалась, конечно, и обычная материнская ревность, боязнь потерять контроль и власть над хрупким беспомощным существом, каким ей всегда казалась дочь. Именно казалась.