Дьёдонне Гнамманку - Абрам Ганнибал: Черный предок Пушкина

P.S….и ежели Его Величество повелит мне пребыть сей год для учение, понеже мы зделали сами без мастеров город для учение атаков разных, также и для подкопов.

Ежели вы разсудите за благо сие мое прошение, чтоб меня оставит на год здес, также, чтоб не противно было Его Величеству, то прошу вас, моего милостиваго государя и отца, чтобы доложить. Ежели вы призрите, что будет противно Его Величеству мое прошение, то не изволте упоминать: я готов ехать с тем, что могу знать и что учил, токмо прошу вас Христа ради и Богородицы, чтоб морем не exam.

О школе, о котором я вам доносил, — и она не здес, около Парижа, — токмо сто миль в ростояни от Парижа. III ко мне писали, чтоб приехат в Париж, — и я сегодня приехал.

Светлейши князь указ обявил, чтоб exam в Питербурх; я чаю, что его светлость писаль к двору об моем прошении, чтоб меня оставит на год здес. Ежели вы предвидите, что сие будет противно Императорскому Величеству, вы меня поволите по своей оттеческо милосердие меня охранить от гневу Его Величества и чтоб не упоминать ничего об моем прошени, что я просил, чтоб здес остатся.

Мой милостивый государь батюшка Алексей Василевич, хотя ваш всепослушны единую строчку прикажи отписат и верны слуга Абрам сюда х кому изволите, что будет обо мне указ и чтоб мне не упоздать от других {58} .

Париж 16 февр. 1722 г.

Мой Милостивый Государь

Алексей Васильевич. Доношу вам, моему государю, что Его Светлость княз Долгоруки мне указ Его Императорского Величества обявил, чтоб мне exam в Питербурх в нынешнею весну и чтоб морем exam, а не сухим путем. Изволте разсудить, Мой Милостивый Государь, какой я человек морской, — истенно не могу, хотя моя мука в сем была известна, но ныне и пуще отвык, нежели в то время. Того для прошу вас, моего государя, доложить Его Императорскому Величеству, чтоб повелел мне хотя малое что на приезд пожаловал, чем бы мне можно доехать в Питербурх, изволте ведать, что истенно, мой государь, лучте я пешком пойду, нежели морем exam, и ослушным себя противу указу Его Императорского Величества показать не могу, такожде прошу вас, моего милостивого государя, Его Императорскому Величеству донести, что я в службе уже от 1720-го году был волентиром инженерским, а ныне порутчиком и то прошедшее время учился я токмо теори и практике ничего не имел, а службу того ради принял, понеже Его Королевское Величество указал зделать школу для молодых инженеров в 1720 году, и я оную оказию профитовал, понеже в оную школу не принимали иностранных, кроме разве кто службу принят хотел во Франци, и я того ради сие сделал, дабы мне лучте было обучится.

Ежели Его Императорское Величество повелит мне еще пребыть здес нынешной год, чтоб мне видет хотя малую практику, понеже в оной школе инженерской нарочно зделали город земленой, которому будем в нынешнем году приступ делать, шанцы вести, подкопы копать и протчае, что из практике надлежит знат. Прошу вас, моего государя, приказеть мне отповед дат, чтобы мне время не утратить, живучи здесь, понеже я приехал в Париж из моего гарнизона, который от Парижа 100 мил ра-стояния. Ежели Его Величество мне повелит еще учится нонешной год для окончания оной практике и как скоро получу от вас, моего государя, ответ, тогда поеду в Питербурх или опять в гарнизон, где был.

И ежели же вы изволите сие мое малое прошение за благо разсмотретъ, то прошу вас, моего милостиваго государя, надо мною милость показать, Его Величеству об моем сим намерении представить, чтоб мне еще год здес остатся для оной практике, а буде вы сие усмотрите, что Его Императорского Величества намерение конечное, чтоб я ехал в Питербурх, то прошу вас, Моего Милостивого Государя, о сем не докладоват, понеже я поеду с тем, что знаю, толко ежели возможно о денгах доложит, чем бы мне сухим путем доехат и дорогой питатся, и я надеюся, что Его Величество по своему отеческому милосердию меня не оставит. И у меня надежды никакой боле нет, кроме Бога и Его Величества, а учение мое и житие всем руским здес известно и особливо ведает господин Зотов и Туволков, когда они были в Париже, то во истенно, что я никуда по неделе и по две с двора моего не выходил и старался об учении моем, как возмог, и чего не мог выучить, истенно не от нерадения моего, но токмо разве за недостатком моего разума, а более за денгами: денги здес дают много знат.

Мой Милостивый Государь, ваш всепокорный слуга Абрам {59} .

Содержание писем, как видим, почти полностью совпадает (было написано еще и третье письмо — «чтобы почаще вам напомнить», но его содержание в точности идентично второму). То ли Абрам не надеялся на почту, то ли считал, что не дойдет его письмо до самого Макарова, осядет в канцелярии. Быть может, полагал: если повторять много раз, то будет понятней… Так или иначе видны две основные мысли: нежелание ехать морским путем и стремление доучиться до конца — и Ганнибал всеми способами старается донести их до далекого Петербурга. И непонятно, в какой последовательности.

Князь Долгорукий, русский посол во Франции, разделяет точку прения Абрама и пишет Макарову нижеследующее: «…Прежде всего, изволил ты писать, чтоб разного народа, которые присланы сюда для разных наук, отправить в отечество. Я о том мыслил и за потребно рассудил мнение мое донести, которые здесь учатца теологии, я мню напрасно только от них убыток, который от начала до ныне понесен: той науке могли бы выучитца и в России, не вывозя денег в здешние край и, конечно, подлежит их весною отправить… Которые учатца другим наукам, держав их столько лет в здешних краях и понещи убыток, а выслать их недоучас, one будут ни ученики, ни мастери, только напрасно пропадет убыток, от них понесен, того для не повелит Его Императорское Величество дать им время те их науки здесь окончать, как Аврам мне сказал, что ему нужно от сего времени еще год жить, чтоб гораздо видеть практику» {60} .

Абрам добивается своего. Получено высочайшее соизволение остаться до конца обучения, то есть еще на год. Домой же он вернется по суше, с обозом князя Долгорукого, в январе 1723 года.

С началом 1722 года положение российских школяров во Франции становится еще хуже. Целая волна писем с прошениями о деньгах снова хлынула в Петербург. За март только Абрам пишет три (!) таких письма. В них, среди прочего, говорится, что «мы здесь все в долгу не от мотовства, но от бумажных денгах».

Что же случилось во Франции? А вот что: финансовые реформы, которые, в частности, заключались в введении в обращение бумажных денег, проводимые новым министром финансов, шотландцем по происхождению, Джоном Ло, вызвали серьезный финансовый кризис. Ситуация начала ухудшаться уже в 1720 году, но к описываемому времени кризис достиг апогея.