Борис Григорьев - Королева Кристина

Bedfellow в английском и sangkamrat в шведском тексте, что дословно означает «подруга по кровати». С. И. Улофссон предлагает оценивать это выражение с точки зрения не нынешней «испорченности нравов», а с позиции того времени, когда под этим понимали слугу, которого господа брали в холодную постель для «сугрева». Густав II Адольф брал с собой в постель графа Акселя Бан е ра. Может быть, может быть…

В Париже все фонтаны ремонтировались слесарями, во главе которых стояла женщина. Венецию от пожаров спасали трубочисты-женщины.

Одной из таких женщин была, в частности, Мария София Делагарди, толстая, как бочка, молодая бесцветная девица, лихо заправлявшая рудником, а заодно и бумажной, рукавичной и пороховой фабриками.

Придворная жизнь шведских монархов проходила в тихой, чинной и скромной обстановке. Например, Густав II Адольф жестоко экономил на содержании своего двора, при нём существовал запрет на выделку из салаки филе, потому что предлагалось поедать её целиком, вместе с костями. Король обедал в столовой, опутанной вековыми слоями паутины, на цинковой посуде, взятой в долг. Жёны королей часто сами следили за ведением своего хозяйства и лично выдавали слугам нитки на починку и штопку их одежды.

На посла Франции в Стокгольме Пьера Шану это произвело большое впечатление. «Хотя Швеция и бедная страна, — докладывал он в Версаль, — наклонности к роскошной жизни здесь на фоне доходов страны намного сильнее, нежели в любом другом месте».

Невежество шведов того периода общеизвестно. Когда известный поэт Георг Шернъельм показал одному служителю церкви блоху под микроскопом, тот был шокирован и так испуган, что донёс на него вышестоящим властям. Поэта обвинили в атеизме и колдовстве, ему грозила смертная казнь, и он был бы казнён, если бы его не спасла Кристина.

Считается, что либертинцы появились во Франции под влиянием профессора-провансальца Пьера Гассенди, работавшего там в 1640—1650-е годы, преподававшего риторику и прекрасно знавшего историю, философию, физику и математику. Гассенди досконально изучил и возненавидел учение Аристотеля и с жаром отдался идеям Николая Коперника, Джордано Бруно и Галилео Галилея. Профессор был новатором по природе, обожал ясность и простоту мышления, безгранично верил в опыт и уважал эксперимент. «Подо всем этим находилась гранитная подкладка собственного философского учения», — пишет М. А. Булгаков.

В основе учения лежали идеи философа Эпикура, согласно которому человек, как всякое существо, должен стремиться к удовольствию как высшему благу на Земле. «Единственно, что врождено людям, — говорил Гассенди своим ученикам, — это любовь к самому себе. И цель жизни каждого человека есть счастье!» Счастье, по мнению Гассенди, слагалось из спокойной души и здорового тела. О теле должны заботиться врачи, а вот о том, как сохранить спокойствие души, знал он, Гассенди. Философ рекомендовал не совершать поступков, из-за которых приходилось бы потом испытывать чувство раскаяния или сожаления.

Вокруг нового Эпикура группировались и многочисленные ученики, и просто образованные люди. С Гассенди был знаком молодой Мольер, который сразу стал его горячим поклонником и воплощал его идеи в своих пьесах. Скоро учение Гассенди стало модным и захватило широкие слои дворянства и учёного мира Франции, а оттуда его идеи перекинулись в соседние страны. Его адептов позже стали называть либертинцами. Среди либертинцев, то есть вольнодумцев и эпикурейцев гассендиевского толка, естественно, было много людей случайных, поверхностных или просто авантюристов, проходимцев и вообще людей нечистоплотных. Век либертинцев пришёлся в основном на XVIII столетие, и под этим названием они прошлись по Европе как лишённые всякой морали циники и распутники. В XVII же веке либертинцы не обязательно были аморальными людьми и, даже наоборот, считались людьми порядочными и честными. Их отличали вольнодумие и критическое отношение к религиозным догмам.

Шведский историк X. Висельгрен утверждает, что Хейнсиус, поняв, что денег ему с королевы никогда не получить, впал в «меланхолию» и запил. Требовать долги с королей считалось тогда дурным тоном, кредиторы молча переживали, подсчитывая свои убытки, надеясь, что когда-нибудь монарх всё-таки вспомнит о них и вознаградит другими способами, например подарками, недвижимостью или льготами на торговлю.

Он родился в 1610 году в семье цирюльника в Сансе (Sens) и по рождению носил имя Пьер Мишон Боннэ. Только после получения наследства от дяди Жана Бурдело, находившегося на службе у королевы Марии Медичи, сын цирюльника обрёл дворянское достоинство и фамилию Бурдело.

Перед отъездом Кристина посвятила Бурдело в свои секретнейшие планы сменить религию и отблагодарила его за оказанные услуги тем, что с помощью П. Шану добилась от Парижа передачи в его управление аббатства Массай в Берри с годовой рентой в кругленькую сумму пять тысяч ливров. Никогда и ни во что не веривший, Бурдело скоро испортил отношения с монахами аббатства и вступил с ними в длительную судебную тяжбу. Монахи обвиняли его в денежных махинациях, в натравливании их друг на друга и в том, что он «осчастливил» монашку своим наследником. Ну чем не комедия в стиле Бомарше?

Выделено автором.

Некоторые историки, в частности католик С. Стольпе, из этого эпизода делают вывод, что уже в детстве у Кристины сформировалась мечта о том, чтобы стать девственницей, и утверждают, что именно в этом и состояла главная — мистическая — тайна шведской королевы. Логика их рассуждений такова: раз королева не могла и не хотела выйти замуж и дать стране наследника, то ей надо было уступить трон другому человеку. Но оставаться в лютеранской Швеции девственницей ей было никак невозможно, следовательно, ей надо было принять католичество и уехать из страны. И с этими аргументами трудно не согласиться.

Французы Мариньи и де Серизан в шведской столице появились в начале 1640-х годов. Первый был типичным авантюристом своего времени, наглым пасквилянтом и памфлетистом, состоявшим на службе у принца Луи де Конде и успевшим не самым лучшим образом отличиться в период французских религиозных столкновений. Никто не знал, что его привело в шведскую столицу — по всей видимости, у него были веские причины для того, чтобы покинуть Францию. Он обратил на себя внимание Кристины и использовался ею в качестве своеобразного «культуртрегера». Де Серизан, шотландец с французским воспитанием, был поэтом и по части скандалов ни в чём не уступал де Мариньи. Этот элегантный и тщеславный кавалер успел послужить кардиналу Ришелье в ответственной разведывательной миссии в Константинополе и принять там ислам — вероятно, для пользы дела. В 1643 году он познакомился со шведским дипломатическим резидентом, известным голландским правоведом Хуго (Гуго) Гроцием и по указанию Кристины стал его помощником по шведским делам, а в его отсутствие — временным поверенным в делах. В 1646 году де Серизан, замешанный в любовные скандалы с дуэлями, без разрешения Стокгольма дезертировал со своего поста, срочно покинул Париж и объявился в Швеции. Кристина обласкала его, приблизила ко двору и предложила ему офицерскую должность в шведской армии, но дерзкий шотландец в армии служить не захотел — он увидел свой шанс при дворе королевы. Но и здесь он успел испортить отношения с фаворитом королевы М. Г. Делагарди и был удалён от двора. Де Серизан не растерялся: надев маску раскаявшегося грешника, он поехал в Рим и в 1646 году с благословения папы Иннокентия X принял католичество, поступил на службу к герцогу Гизу и погиб в Неаполе в сражении с испанцами. Несколько лет спустя Кристина пойдёт по стопам этого бесшабашного человека и тоже окунётся в неаполитанские дела.