Борис Григорьев - Королева Кристина

Связь Кристины с Эббой Спарре, согласно свидетельствам современников, продолжалась и в годы замужества последней [36] Сохранившиеся письма Эббы свидетельствуют о её внутренней напряжённости, нервозности и неуверенности и обнаруживают довольно низкий культурный уровень. В 1646 году она обручилась со своим кузеном Бенгтом Оксеншерной, но потом помолвка расстроилась. По слухам, разрыв был вызван вмешательством королевы Кристины. Впрочем, через два года Эбба сделала отличную партию, выйдя замуж за блестящего кавалера того времени графа Якоба Казимира Делагарди, брата Магнуса Делагарди. Этот брак, оказавшийся, кстати, не совсем удачным, положил начало вражде двух могущественных родов Оксеншернов и Делагарди. Эбба Спарре родила трёх детей, умерших в раннем возрасте, а сама скончалась в 1662 году в возрасте тридцати шести лет. В 1654 году, когда королева Кристина, отказавшись от трона, покинула Швецию, Эбба Делагарди некоторое время сопровождала её в путешествии по Европе. . Б. Уайтлок докладывал в Лондон: «Поговорив со мной, королева представила меня графине Делагарди, которую звали la belle comtesse, и предложила мне побеседовать с ней, её подругой по постели [37] Bedfellow в английском и sangkamrat в шведском тексте, что дословно означает «подруга по кровати». С. И. Улофссон предлагает оценивать это выражение с точки зрения не нынешней «испорченности нравов», а с позиции того времени, когда под этим понимали слугу, которого господа брали в холодную постель для «сугрева». Густав II Адольф брал с собой в постель графа Акселя Бан е ра. Может быть, может быть… , чтобы убедиться, соответствовал ли её ум её красоте». После того как посол нашёл, что большого разрыва между красотой и речами графини не существует, «королева сняла с рук графини перчатки и дала одну мне, а другую, разорвав на четыре части, раздала другим…». На следующий день Уайтлок отослал графине целую дюжину английских перчаток, которые были в Стокгольме в большой моде.

Выражение «подруга по постели» могло, конечно, означать только одно — подругу по любовным играм, если, конечно, королева Кристина не использовала свою фрейлину как живую грелку. Но если вспомнить о спартанском воспитании королевы, позволявшем ей легко переносить жару и холод, то следует признать, что надобность в грелке вряд ли была для неё такой насущной.

Недостатка в историях, свидетельствующих в пользу «запретной связи», нет — главное, сама королева в письмах Эббе не скрывала своих чувств к ней. Правда, С. Стольпе считает многие из них грубыми подделками поздних авторов. Но сохранились оригиналы трёх писем Кристины Эббе, которые признаны подлинными и которые, по выражению писателя, «пышут жаром любви» (приводятся ниже).

Эта любовь казалась всем очень странной, если вспомнить о резко отрицательном отношении Кристины к женщинам вообще, тем более что в интеллектуальном и культурном отношении фрейлина ничего особенного из себя не представляла. Эбба Спарре обладала лишь одним достоинством — она была красива. С. Стольпе, убеждённый католик, полагает, что для королевы, разочарованной женихом, обратить свои взоры на прекрасную фрейлину было вполне естественно. Кристина, говорит он, всю свою жизнь обращала внимание на красивых женщин, а её отношение к Эббе — всего лишь игра, навязанная литературными условностями того времени. Но в том-то и дело, возражает ему другой швед П. Энглунд, что как раз под маской литературных условностей Кристина поддерживала с прекрасной графиней самые настоящие любовные отношения.

Д. Мэссон обращает внимание на то, что роман королевы с Эббой Спарре совпал как раз с периодом, когда двадцатилетняя Кристина начала испытывать отвращение к браку. В одном из писем, отправленных Эббе в 1655 году уже из Рима, королева писала: «Моё счастье было бы несравнимо больше, если бы мне было позволено разделить его с Вами… Клянусь, я была бы достойна зависти богов, если бы удостоилась радости видеть Вас; но поскольку есть все основания сомневаться в этом счастье, Вы должны хотя бы подарить мне удовлетворение верить, что где бы на этой земле я ни находилась, я вечно буду хранить память о Ваших услугах». Королева заканчивает письмо выражением надежды на то, что её минует «печаль забвения со стороны человека, которого я ценю больше всех в этом мире».

В другом письме подруге за 1656 год она пишет: «О, как бы я была счастлива, если бы мне было дозволено снова встретиться с Вами, Прекрасная, но я осуждена на то, чтобы вечно любить Вас и обожать Вас, так и не увидев Вас; ревность, которую звёзды посылают для отравления человеческого счастья, не даёт мне испытать полное счастье, ибо я не могу быть счастливой вдали от Вас… Возможно ли, что Вы меня ещё не забыли? Любите ли Вы меня так, как прежде? Не обманываюсь ли я, что верю, что была тем человеком, которого Вы любили больше всего на этом свете? О, если это так, не открывайте этого! Оставьте меня в этом заблуждении и не завидуйте моему воображаемому счастью… Будьте уверены, что бы ни случилось со мной, я никогда не перестану любить Вас. Прощайте, Прекрасная, прощайте! Целую Вас тысячу раз».

Третье письмо, написанное в 1657 году из итальянского города Песаро, содержит такие же горячие признания в любви к бывшей фрейлине. Кристина по-прежнему испытывает к ней пылкие чувства и ощущает себя одинокой и несчастной даже в такой прекрасной стране, как Италия. Примечательна следующая фраза в письме: «Если Вы не забыли о своих правах надо мной, то Вы должны помнить, что уже двенадцать лет назад у меня была привилегия быть любимой Вами и что я, кратко говоря, принадлежу Вам таким образом, который исключает, чтобы Вы отпустили меня. Я перестану любить Вас только когда умру… Тысячу раз целую Вас и прошу быть уверенной в моей вечной и сердечной любви».

Это письмо помогает датировать и начало любовных отношений — 1645 год.

Католика Стольпе указанные письма убеждают только в том, что налицо истинное чувство, но проявление его было вполне платоническим. Он предлагает сделать скидку на языковую норму и стиль XVII века и не судить о выражениях Кристины с позиций нынешней морали и языка. То, что нам сегодня кажется выражением страсти и пылкой любви, во времена королевы Кристины считалось общепринятыми фигурами литературной речи и эпистолярного жанра. К тому же королева была воспитана в спартанском стоическом духе, а свободные французские нравы при шведском дворе стали появляться лишь в конце 1640-х годов.

Платонические отношения у королевы были, возможно, к Карлу Густаву или графу Магнусу, хотя на счёт последнего есть иное мнение, принадлежащее одному из самых внимательных и тактичных биографов королевы Кристины, барону Карлу де Бильдту, который полагал, что в романе с графом королева всё-таки перешла Рубикон. Любовный же роман с Эббой Спарре, вне всякого сомнения, был настоящим. Как выразился тогда один немецкий современник, отношения эти были так искусно замаскированы Кристиной, а большинство шведских аристократов были так наивны и необразованны, что нечто подобное им и в голову не приходило: «Шведы были слишком примитивны и глупы, чтобы понять её». Но всё это, разумеется, лишь умозрительные заключения. Истину в последней инстанции унесли с собой в могилу сама виновница спора и Эбба Спарре (Делагарди).