Игорь Курукин - Княжна Тараканова

Однако сам император так и не воспользовался своим правом — то ли не успел это сделать перед кончиной, то ли умиравшему самодержцу не дали высказать свою волю. В результате вместо «пира на весь мир», которым обычно заканчиваются сказки, в стране начался длительный династический кризис. После смерти Петра все члены семьи Романовых имели права на престол — а за их спинами создавались «партии» приближённых, ориентировавшихся на тех или иных равно законных претендентов. С 1725 по 1762 год на российском престоле сменились семь императоров и императриц, чьё «восшествие» и правление сопровождалось большими и малыми дворцовыми «революциями». С лёгкой руки историка второй половины XIX века В. О. Ключевского за этим периодом прочно закрепилось название «эпоха дворцовых переворотов».

Придворные «верхи», а вслед за ними и гвардия быстро вошли во вкус дворцовых интриг. В начале эпохи о власти спорили министры и представители генералитета, но в ноябре 1740 года гвардейский караул под командованием фельдмаршала Миниха выволок из дворца, закатав в одеяло, регента империи герцога Бирона, а через год уже простые гренадёры без всякого участия начальства арестовали законного императора Иоанна III Антоновича и его регентшу-мать и на руках внесли во дворец и посадили на царство дочь Петра I Елизавету.

Реакцией «снизу» на заговоры вельмож и гвардейских офицеров стало выдвижение самозванцев — XVIII век был на них весьма урожайным. Свергнутые или умершие императоры и их реальные и мифические дети постоянно «воскресали» в лице не только «народных вождей» вроде Пугачёва, но обычных мещан, разночинцев или военных. Механизм появления таких «претендентов» ещё не ясен: его трудно однозначно отнести как к (по терминологии Н. Я. Эйдельмана) «нижнему», народному самозванству, так и к «верхнему», свойственному правящему слою.

Списки «клиентов» Тайной канцелярии свидетельствуют о появлении при Елизавете целой группы «детей» Петра I. Кроме названного выше Дирикова, сидевшего в заточении в Иверском монастыре, «неисходно до смерти» размещались по монастырям объявивший себя в 1747 году сыном императора подпоручик гвардии Дмитрий Никитин и проходившие вместе с ним по ведомству Тайной канцелярии два «Петра Петровича [3] У Петра I от второй жены Екатерины было шестеро сыновей — три Петра и три Павла, все они умерли в младенчестве. Младший из них, Пётр Петрович, скончался в 1719 году в возрасте трёх с половиной лет. » — однодворец Аверьян Калдаев и канцелярист Михаил Васильев. В Калязинском Троицком Макарьеве монастыре был заключён «царевич Александр Петрович» — канцелярист Василий Смагин {45} 45 См.: РГАДА. Ф. 7. Оп. 1 № 5. Ч. 5. Л. 309 об. — 310, 321 об., 342, 347 об. . В 1755 году в Варшаве объявился ещё один «брат» императрицы Елизаветы Петровны и «крестник» французского короля Луи Петрович, которого русские дипломаты тщетно пытались заманить на российскую территорию {46} 46 См.: Там же. Ф. 149. Оп. 1. № 77. Л. 1-11 об. . Периодически возникали слухи и о «живом» Петре II [4] Старший внук и полный тёзка Петра Великого (1715–1730). {47} 47 См.: Там же. Ф. 7. Оп. 1. № 1405. Л. 3;№ 1423. Л. 2; № 5. Ч. 2. Л. 54 об. .

К тому же «женское правление» порождало нежелательные проблемы, тем более что одним из следствий реформ стало устранение в умах подданных непроходимой разницы между положением «земного бога» и «рабов». Уже при грозной Анне Иоанновне в народе болтали про её связь с Эрнстом Иоганном Бироном. Казалось бы, государь постоянно на виду, однако обстоятельства семейной жизни императрицы Елизаветы, предполагаемой «матушки» самозванки, ещё более таинственны. Давно исчезли усадьба и дворец в тогдашнем подмосковном Перове; свою тайну хранит церковь Иконы Божией Матери Знамение, где, по преданию, состоялось венчание императрицы Елизаветы и Алексея Разумовского. Когда-то рядом с ней стоял созданный по проекту восходящей звезды российской «архитектурии» Бартоломео Франческо Растрелли нарядный усадебный дом на невысоком цоколе; к его центральному входу, выделенному портиком на шести колоннах, вели два широких расходящихся марша парадной лестницы, а по обеим сторонам затейливого фронтона располагались две группы амуров — символов любви. Между небольшими выступами по краям фасада размещались большие окна, наполнявшие залы светом.

Здесь протекали счастливые дни императрицы и её избранника (по всей видимости, всё же не просто возлюбленного, а супруга), которому Елизавета подарила милые ей дворец и парк. Влюбчивая и капризная царица не успела ещё проникнуться свойственными веку Просвещения рационализмом и снисхождением к слабостям и была по-дедовски набожна: всё же краткие «любы телесные» — это одно, а многолетнее «блудное» сожительство — совсем другое. Очень вероятно, что духовник государыни Фёдор Дубянский сам совершил брачный обряд в перовской церкви. Но окружение Елизаветы, посвящённое в тайну её личной жизни, умело молчать. Лишь через пять лет саксонский резидент И. Пецольд написал: «Все уже давно предполагали, а я теперь это знаю достоверно, что императрица несколько лет тому назад вступила в брак с обер-егермейстером».

Много лет спустя тайна чуть было не вышла наружу. После дворцового переворота, возведшего на престол Екатерину II, отставного фаворита посетил срочно прибывший из Петербурга канцлер М. И. Воронцов. Он прибыл к Алексею Григорьевичу, чтобы тот по просьбе новой императрицы подтвердил или опроверг слухи о его тайном браке с Елизаветой. Особенно это было важно для Григория Орлова, намеревавшегося стать мужем государыни. В ответ Разумовский задумался, а потом достал из шкатулки грамоту с печатями, дал её прочитать гостю — и бросил в горящий камин…

Конечно, содержание беседы екатерининского вельможи с елизаветинским фаворитом не было запротоколировано. Эта история известна только по рассказу представителя младшего поколения Разумовских. Фамильным преданиям полагается изображать предков великими и благородными. Таковым и предстал Алексей Григорьевич — со слов А. К. Разумовского, пересказанных его зятем, известным министром Николая I С. С. Уваровым: благородный вельможа подтвердил подлинность своего брака с государыней — и тут же уничтожил драгоценный документ, чтобы не связывать руки нынешней императрице: «Я не был ничем более, как верным рабом ее величества, покойной императрицы Елизаветы Петровны, осыпавшей меня благодеяниями превыше заслуг моих. Теперь вы видите, что у меня нет никаких документов» {48} 48 Цит. по: Рассказ о браке императрицы Елизаветы Петровны // ЧОИДР. 1863. Кн. 3. Смесь. С. 153–157 .

Однако, кажется, никто, даже немец Бирон, в годы своего счастья не вызывал такой ненависти, как пробившийся «из грязи в князи» православный украинец Алексей Разумовский — бывший певчий, добродушный сибарит и далеко не худший из монарших фаворитов. Обласканный сказочной царской милостью казак хоть и бывал иногда буен во хмелю, но свою истинную роль понимал — в государственные дела не лез и чинами не кичился. Но чего только не приписывала ему завистливая молва — даже использование его матерью колдовства. Поручик Николай Крюковский в изрядном подпитии обвинял родительницу царского любимца: «Ведьма кривая, обворожила всемилостивейшую государыню». Арестант Муромской воеводской канцелярии Фёдор Бобков был уверен, что фаворит у самой благодетельницы велел «подпилить столбы» в спальне, чтобы её «задавить». «Колодница» Аксинья Исаева «с сущей простоты» полагала, что Разумовский хотел «утратить» наследника престола — будущего Петра III {49} 49 См.: РГАДА. Ф. 7. Оп. 1. № 1350. Л. 4; № 1349. Л. 4 об. — 5, 11 об. .