Моисей Кроль - Страницы моей жизни

Нередко Маланыч продолжал высказанные мною мысли и развивал их весьма оригинальным образом. Он был решительным противником всякой эксплуатации человека человеком и отлично понимал, в какие формы такая эксплуатация выливается в бурятских улусах. И угнетение богатыми бурятами бедных вызывало у него решительное осуждение.

Его возмущала всякая несправедливость, и он нередко вмешивался в конфликты, заступаясь за обиженных, не считаясь с тем, что это вмешательство чуть ли не всегда приносило ему большие неприятности. Бурятские кулаки его за это очень недолюбливали, но с тем большим уважением относились к нему рядовые буряты.

Мне не раз приходилось беседовать с ламами о весьма абстрактных вопросах – о религии, философии, социально-научных теориях или гипотезах, – и я просто удивлялся, как хорошо Маланыч понимал и с какой живостью и точностью он переводил то, что я говорил.

Научившись в первые два года своих странствований довольно бегло разговаривать по-бурятски и хорошо понимать бурятскую речь, я был в состоянии в полной мере оценить удивительную способность Маланыча мыслить абстрактно и ясно формулировать мои иногда довольно-таки отвлеченные объяснения.

Я хорошо знаю, что Маланыч был редким исключением, но народ, который из себя может выделить такого «простого» бурята, без всякого образования, несет в себе великие возможности. Внутренне он уже созрел для восхождения на те идеалистические высоты, к которым стремятся с таким упорством и с таким усилием все великие прогрессивные народы мира.

Общеизвестно, что положение женщин в том или ином человеческом обществе является в значительной степени показателем культурного и морального уровня этого общества.

Подтверждают ли буряты это правило? Мой личный опыт дает мне основание утверждать, что буряты не составляют исключения из этого правила. Патриархальный строй, несомненно, кладет известный отпечаток на отношения между мужчинами и женщинами. Многочисленные обычаи и предписания, возникающие в таком обществе в процессе его развития, окружают его членов сетью ограничений, запретов и обязанностей. И на женщин такого рода предписания и запреты ложатся особенной тяжестью.

В этом отношении и бурятские женщины не составляют исключения. Но кочевой образ жизни избавляет буряток от целого ряда тягостных обычаев и запретов, от которых сильно страдают женщины многих других азиатских народностей, живущих хотя и патриархальным строем, но оседло.

У забайкальских бурят еще сохранилось многоженство – эту роскошь позволяют себе только очень зажиточные люди, – но им никогда не придет в голову мысль запереть своих жен в гареме. Бурят не поймет, как можно запрещать замужней женщине или девушке разговаривать с мужчиной. Такой запрет казался бы ему бессмысленным, так как он нарушил бы веками установившийся порядок жизни. Буряты очень часто разъезжают. На них большей частью лежит забота о закупке в ближайшем к его улусу городе или селе всех необходимых для его хозяйства товаров: чаю, муки, соли, табаку, посуды и т. д. Они часто посещают свои храмы (дацаны), знакомых, родных; они также принимают участие в общественных собраниях (сугланах), и все хозяйство остается на руках женщин и молодежи – юношей и девушек.

Когда начинается буря, все наличные члены семьи – женщины и мужчины или, за отсутствием мужчин, одни женщины, вскакивают на коней и мчатся во весь опор за много верст, чтобы собрать стада. Чтобы разыскать табун лошадей, укрывшийся от палящего летнего солнца где-нибудь в глубокой, тенистой пади (долине), очень часто бурятские девушки или женщины вынуждены бывают проделать верхом десятки верст, допытываясь у каждого встречного, не видел ли он случайно такого-то табуна лошадей из стольких-то голов. Большие стада овец пасутся часто под наблюдением пастушек, которые остаются в степи целыми днями и могут встретиться со многими людьми, бурятами и русскими, – кто их может контролировать?

Живя в атмосфере такой широкой свободы, бурятская женщина и внутренне свободна. Жены у бурят обязаны относиться почтительно к своим мужьям и в еще большей степени к свекрам, но это им не мешает держаться с большим достоинством. Они наравне с мужчинами принимают участие в любой беседе и высказывают весьма свободно свое мнение, хотя бы оно не совпадало с мнением мужа и других присутствующих мужчин.

Огромная роль, которую бурятские женщины играют в хозяйственной жизни семьи, дает им нравственное право себя считать равноправными членами ее. Девушки чувствуют себя еще свободнее, потому что они кровно связаны не только с семьей, но и с родом, к которому принадлежит глава семьи. Напротив, жены бурят обязательно должны принадлежать к чужому роду – таков древний обычай.

В общем, мои четырехлетние наблюдения над жизнью забайкальских бурят меня убедили, что положение бурятской женщины значительно лучше и почетнее, чем положение женщины некоторых европейских народов.

Все же я должен был признать, что интеллектуально бурятские женщины в огромном своем большинстве значительно отстали от мужчин. Спустя 10–12 лет после моих странствований по кочевьям забайкальских бурят я уже имел случай встретиться с несколькими интеллигентными и даже даровитыми бурятскими девушками; но в 1892–1895 годах я такого типа женской молодежи еще не видел. Почти все женщины, которых мне привелось наблюдать, были еще крайне примитивны и не имели никакого представления о том, что происходит за пределами их улусов.

Я говорю «почти», потому что с одной выдающейся по уму и по способностям буряткой я случайно встретился, и на характеристике этой необыкновенной женщины мне хочется остановиться подробнее, т. к. она представляет собою прекрасное дополнение к благородной фигуре моего переводчика Маланыча.

В палящий летний день я заехал к почетному буряту Абидуеву, к которому меня направил вышеупомянутый уже ученый Номтоев. К моему огорчению, мы Абидуева на застали дома. Встретила нас его дочь, женщина лет тридцати, которая попросила нас остаться и подождать отца. По ее предположениям, он должен был вернуться домой не позже вечера. Так как беседа с Абидуевым обещала быть очень интересной – по словам Номтоева, это был очень умный и сведущий старик, – то мы охотно остались. Как полагается, дочь угостила нас чаем, и пока мы утоляли свою жажду, между ней и Маланычем завязался официальный разговор. Прислушиваясь к их беседе, я был поражен как ее содержанием, так и тоном и манерой, с какой молодая женщина вела разговор. В ее речи чувствовалась необыкновенная энергия и большая внутренняя душевная сила. Слова лились плавно и быстро, а ее лицо, далеко не красивое, было озарено блеском ее умных, черных глаз.