Моисей Кроль - Страницы моей жизни

Раньше я уже упомянул, что Попов был сослан административным порядком в Сибирь за свою принадлежность к партии «Народная воля». С течением времени его революционность значительно потускнела, но он остался верен своим левым убеждениям. Его сотрудниками по газете тоже большей частью были революционеры. Не удивительно, что в их статьях скрывалось немало контрабанды.

И вот роль Попова заключалась в том, чтобы как-нибудь уговорить цензора, что представляемые им на просмотр статьи не содержат в себе никаких противоправительственных мыслей. Это была очень трудная задача, но Попов справлялся с ней превосходно.

Обзоры иностранной жизни давал Лянды, политический ссыльный, игравший очень большую роль в польской революционной организации «Пролетариат». Когда я приехал в Иркутск, Лянды занимал ответственную должность в иркутской конторе известной сибирской фирмы Громовых, и местное общество относилось к нему с большим уважением.

Лянды производил впечатление настоящего европейца, я бы сказал, джентльмена. Высокообразованный человек, он в то же время очаровывал людей своей мягкостью и глубокой человечностью. У себя дома он большей частью говорил по-польски, так как жена его была полькой и дети его получили польское воспитание. Внешне у него осталось очень мало еврейского; однако когда я с ним заговаривал о положении евреев в России, я чувствовал, что в нем бьется горячее еврейское сердце и что еврейское горе ему очень близко.

Лянды живо интересовался общественной и политической жизнью за границей, и его статьи в «Восточном обозрении» всегда были чрезвычайно содержательны и поучительны. Писал он их в очень спокойном тоне и корректной форме, а потому цензору было трудно к ним придраться, но в действительности они знакомили читателя с самыми передовыми общественными и политическими течениями в Европе и имели огромное воспитательное значение.

Иначе обстояло дело со статьями, которые писал для «Восточного обозрения» другой член редакционной коллегии, Зайчневский. Это был пламенный революционер, подобного которому я ни до него, ни после него не встречал. В 1895 году Зайчневский был уже пожилым человеком – лет 55–60; его львиная голова, покрытая густой седой шевелюрой, и длинная седая борода напоминали голову Карла Маркса. Поражал также его гигантский рост. В общем, вся его фигура производила такое сильное впечатление, что, кто его видел хоть раз, запоминал его на всю жизнь.

Зайчневский в первый раз был сослан в Сибирь в шестидесятых годах в связи с покушением Каракозова на Александра II. В 1895 году он уже отбывал вторичную ссылку. В нем горел революционный пафос якобинца 1793 года. Революция была для него божеством, ради которого всякий должен быть готов приносить величайшие жертвы. Ради революции он жил, о ней и только о ней постоянно думал. Ей он был готов отдать все свои силы и весь жар своей души. Писал он блестяще, но в стиле, в котором писал Камиль Демулен или Дантон. Каждая его статья была воззванием.

Легко себе представить, как тяжела была задача Попова вводить эти призывы революционного агитатора в рамки русской цензуры. Помню, что самые крупные неприятности с цензурой Попов имел из-за «прокламаций» Зайчневского.

Манера писать Зайчневского была особенная. Он почти никогда ничего не писал о России, но он брал эпизоды из западно-европейской жизни – трагические, героические, и обрабатывал их так, что каждый читатель невольно находил аналогию между этим эпизодом и каким-нибудь событием русской жизни, и в результате его статьи производили огромное впечатление.

Но еще замечательнее был тот факт, что наряду с Зайчневским, Лянды, Поповым и пишущим эти строки, в «Восточном обозрении» сотрудничали три очень видных чиновника из канцелярии генерал-губернатора. Правда, они подписывались псевдонимами, но их участие в газете было секретом полишинеля.

Одним из них был Перфильев, образованный человек, но крайне замкнутый. На редакционных собраниях он почти всегда молчал, но его фельетоны – сатирические и юмористические – были захватывающе интересны. Читая их, публика покатывалась со смеху. Перфильев обладал настоящим юмористическим талантом, особенной способностью в самых обыкновенных жизненных явлениях выискивать их смешную сторону; не удивительно, что его фельетоны пользовались большим успехом.

Другой чиновник давал статьи по экономическим вопросам и о ходе переселенческой работы в Сибири. Его фамилия была Дубенский, и он занимал очень ответственную должность в канцелярии генерал-губернатора. До поступления на эту должность Дубенский участвовал в научной экспедиции, которую организовало Министерство земледелия в двух губерниях Восточной Сибири – Енисейской и Иркутской. Целью этой экспедиции было произвести статистико-экономическое обследование населения двух указанных губерний, чтобы выяснить, какое количество переселенцев можно туда направить. В этом обследовании приняли участие целый ряд известных русских статистиков и экономистов, и на основании собранных ими материалов было составлено несколько очень серьезных трудов об экономическом положении сельскохозяйственного населения Енисейской и Иркутской губерний, причем один из томов этой капитальной работы был написан Дубенским. Это была монография о землепользовании в Восточной Сибири. Ввиду больших научных достоинств этой книги Дубенский и был принят на службу в канцелярию генерал-губернатора.

Статьи Дубенского в «Восточном обозрении» были всегда очень обстоятельны. На редакционных собраниях он, однако, бывал очень редко. Все же случайно я с ним познакомился вскоре после моего приезда в Иркутск, и при первой же нашей встрече выяснилось, что мы когда-то были знакомы. И тут точно молния осветила мою память. Я ясно вспомнил, при каких обстоятельствах я виделся с ним в Одессе. Он был студентом и пламенным революционером. Я был исключенным студентом и тоже вел в Одессе революционную работу. Какое-то конспиративное предприятие свело меня и моего друга Штернберга с Дубенским.

Прошло одиннадцать лет, и в Иркутске мне пришлось убедиться, что от его революционности не осталось и помину. Он успел за это время креститься и спокойно проделать карьеру царского чиновника. Все же он остался либералом, и для «Восточного обозрения» он был весьма полезным сотрудником. Понятно, что я счел лишним напоминать ему об его юношеском «увлечении». Не имело никакого смысла выкапывать из могилы то, что в ней давно было похоронено.

И еще одного интересного сотрудника имело «Восточное обозрение». Это был чиновник особых поручений при генерал-губернаторе Горемыкине Александр Александрович Корнилов, самый талантливый из горемыкинских чиновников. Он происходил от старинной дворянской фамилии, но у него было большое духовное родство с дворянами калибра Тургенева, Огарева, Герцена, Бакунина и других ярких представителей русской прогрессивной мысли. Он был многосторонне образован, но особенно он интересовался широкими государственными проблемами и историей общественного развития в России. В то же время он был необыкновенно скромен. Говорил он тихо и спокойно, но в его манере говорить заключалась большая убедительная сила, потому что все, что он говорил, шло из самого сердца. Вообще он производил на всякого, кто знал его близко, впечатление истинного духовного аристократа. Из своих левых взглядов он не делал секрета, и генерал Горемыкин называл его «мой красный чиновник», вкладывая в эту фразу гораздо больше симпатии, нежели иронии.