Вяйнё Таннер - Зимняя война

«Мы просто станем обстреливать друг друга — вы нас, а мы вас» (через Сейвястё).

Затем Сталин и Молотов снова ухватились за вопрос об Ино, заметив, что для организации его защиты потребовалось бы двадцать километров предполья.

Сталин произнес: «На этом клочке земли, что вы нам предлагаете, мы сидели бы как на острие остро заточенного карандаша» — и указал на кончик своего карандаша.

Я попытался измерить по карте ширину этого пространства.

Молотов спросил: «Ну и сколько там?»

«Около восьми километров», — ответил я.

«Ну вот видите», — сказал Молотов.

Поскольку диалог продолжался, я указал на карте Суурсаари. При этом я хотел доказать, что Финляндия не может поступиться частью своей территории на западе.

Не отказываясь от претензий на Ханко, наши партнеры продолжали настаивать на своих требованиях относительно Карельского перешейка. Но и здесь мы не могли сделать какую-то уступку, поскольку не имели полномочий. Продвинуться вперед было невозможно.

После часа бесплодных хождений вокруг и около предложений обеих сторон переговоры явно зашли в тупик. Тогда я решился сказать, что в такой ситуации было бы лучшим выходом сделать заявление для печати, что прийти к соглашению не удалось.

Сталин сразу же согласился на это предложение. Возможно, он ожидал, что мы так поступим. Эти переговоры часто были похожи на партию в покер.

Расставание было дружеским. Сталин даже сказал: «Всего хорошего!», а Молотов произнес: «До свидания».

Вернувшись в посольство, мы отправили в Хельсинки длинную телеграмму, в которой сообщили о ходе переговоров. Мы доложили, что, по нашему мнению, переговоры прерваны. Мы просили, однако, не сообщать о нашем предположении в печати. В нас еще теплилась слабая надежда, что не все потеряно. Ведь уже два раза случалось так, что мы расставались с нашими партнерами даже без упоминания о следующей встрече. По всему поведению Сталина нам казалось, что он настоятельно заинтересован в соглашении. Не напрасно же он посвятил так много своих вечеров делам маленькой Финляндии. Более того, он пытался найти компромиссы, говорил об уступке Руссарё, которую мы были обязаны отклонить.

Я был уже в постели, когда раздался стук в дверь и мне вручили письмо, которое только что доставил секретарь Молотова. Секретарь настаивал, чтобы ему позволили лично вручить мне это письмо, но ему сказали, что я уже лег спать, и он передал его через Нюкоппа. В письме шла речь о нашей памятной записке, которую мы передали во время вчерашней встречи. Поскольку в ней содержалась фраза «Финляндия не может предоставить иностранному государству военные базы на своей территории и внутри своих государственных границ», нас упрекали в искажении позиции Советского Союза. Претензия состояла в том, что, «если район Ханко или острова к востоку от Ханко будут проданы или обменены на территории в Советском Союзе, они более не будут считаться финской территорией или территорией, находящейся в границах Финляндии». По этой причине наша памятная записка была возвращена.

Я восхитился этим примечательным образцом русской тактики. Поскольку Паасикиви еще не лег спать, я заглянул к нему в комнату и показал ему это письмо. Перечитав его вдвоем, мы не могли не рассмеяться над этим изобретением Молотова.

«Ну и крючкотворы!» — покачал головой Паасикиви.

Мы тем не менее поняли, что таким образом русские снова открывают нам дверь. Возможно, мы получим шанс встретиться еще раз и возобновить прерванные переговоры. Но сперва требовалось хорошенько встряхнуть Хельсинки. Не было причин оставлять эту возможность неиспользованной. Мы решили, что прежде всего надо хорошенько выспаться.

Я лег в кровать и выключил свет, но в дверь снова постучали. Оказывается, звонили из «Суомен Социалдемокраатти» и спрашивали о новостях. Газете было дано понять, что, возможно, мы снова встретимся с нашими партнерами за круглым столом. Я попросил звонившего репортера перезвонить в министерство иностранных дел, чтобы тамошние чиновники не слишком нервничали по поводу прекращения переговоров. Репортер также сообщил мне, что германское информационное агентство DNB распространило известие, что переговоры будут возобновлены через день или два. После этого я снова отправился в постель, и мне уже никто больше не мешал.

Как следует выспавшись, Паасикиви и я начали размышлять о том, что хотел сказать своим письмом Молотов и что нам следует предпринять. Молотов, казалось, не хотел прерывать переговоры и поспешил отправить это письмо, пока мы не успели информировать Хельсинки. Мы известили новой телеграммой Хельсинки, что возможно продолжение переговоров.

В ответ мы получили телеграмму от Эркко, что правительство полностью одобряет нашу позицию. Им, собственно, не оставалось ничего другого — мы поступали в точном соответствии с данными нам указаниями.

Тем временем в нашем сознании появилось подозрение, что Молотов решил завершить все дело. Но что он хотел показать возвращением нашей памятной записки? В обычной дипломатической практике это означало, что адресат не желает принимать мнение отправителя.

Во всяком случае, мы пришли к заключению, что нужно продолжить переписку. Паасикиви написал ответ, к которому я добавил несколько фраз. В письме мы сделали обзор последнего этапа переговоров. Далее мы указывали, что район при устье Финского залива, вопреки точке зрения Молотова, остался бы в границах Финляндии, даже если бы Финляндия отказалась от него в пользу СССР. В заключение мы от лица финского правительства выражали искреннее желание достичь взаимовыгодного соглашения между нашими странами на основе тех уступок, которые предложила Финляндия.

Когда письмо было переведено на русский язык, мы обратились по телефону к секретарю Молотова с вопросом, когда и куда мы могли бы его передать. Само собой разумеется, секретарь не ответил нам, пока не получил указания от Молотова. Мы уже стали думать, что наше послание постигнет та же участь, что и отвергнутый демарш шведского посла. Мы решили в этом случае вернуться назад. Но в конце концов нас известили, что мы можем доставить письмо секретарю министра иностранных дел в 20.30.

После этого нам оставалось ждать, будут ли переговоры возобновлены.

Весь следующий день 11 ноября от наших партнеров не поступало никаких известий. Время от времени мы принимались гадать, что это может означать. Нам так и не стало полностью ясно, что означает письмо Молотова. Если оно должно было стать завершающим аккордом переговоров, он мог бы выразить это гораздо яснее. Мы пришли к заключению, что наше письмо не ослабит наши позиции.

В остальном день прошел в будничных заботах. В 13.30 послы Скандинавских государств с супругами пришли на обед в финское посольство. Вечером ужин в нашу честь устроил первый секретарь посольства Арне Соланко.