Андрей Воронцов - Шолохов

Эти слова он произнес, не успел еще Шолохов войти в его кабинет. Растерявшийся Михаил так и замер на пороге, глядя на сутуловатую фигуру генсека, стоящего у окна и глядящего на кремлевский двор. Сталин неторопливо повернулся к нему, внимательно посмотрел прямо в глаза. Михаил сделал над собой усилие и не отвел своих глаз, что далось ему не без труда: пристальный взгляд Сталина доставлял столь же мало удовольствия, как направленные на тебя два винтовочных дула.

Выдержав, по своему обыкновению, минуту-другую, Михаил со всем возможным спокойствием ответил:

— Но те же казаки, товарищ Сталин, открыли фронт в конце 1918 года, так что Красная армия вошла в Донскую область, в сущности, без единого выстрела.

— Вот как, — усмехнулся Сталин. — А как вы считаете, товарищ Шолохов, казаки поступили бы так, если бы сила была на их стороне?

— В конце восемнадцатого года они были значительно сильней, чем в апреле. У них была регулярная армия, до ста тысяч сабель и штыков.

— Может быть, они просто мерзнуть не хотели в окопах? — предположил Сталин. Говорил он медленно, с заметным восточным акцентом, тщательно произнося каждое слово, и по-прежнему не сводил пристальных желтых глаз с собеседника.

— Мерзнуть они точно не хотели, — весело ответил Михаил. — Намерзлись в германскую. Только все же казаки — профессиональные солдаты и никогда не бросят фронт только из-за того, что им холодно.

Сталин мягкой, немного раскачивающейся походкой подошел к нему. Были они примерно одного роста, и Михаил сказал себе, что это хорошо: он знал, что низкорослые люди с сильным характером не очень-то жалуют тех, кто выше их ростом, а с ним Сталину должно быть психологически удобно.

Лицо Сталина и впрямь немного смягчилось. Едва ли, конечно, тому причиной был рост Михаила: Сталин, по своему обыкновению, с ходу «прощупал» его на прочность и результатом, очевидно, был доволен.

— Здравствуйте, товарищ Шолохов, — Сталин протянул ему небольшую, белую, как у женщины, руку, которую Михаил запомнил еще со времен посещения «Дней Турбиных» в МХТ. Рукопожатие его, впрочем, было мужским, крепким.

— Здравствуйте, товарищ Сталин.

— Проходите, присаживайтесь. Чаю?

— Не хочу, но и отказаться не могу.

Сталин негромко засмеялся, раздвигая широкой, чисто грузинской улыбкой свои густые усы.

— Это почему же?

— Одно дело сказать, что встречался со Сталиным, а другое — что пил со Сталиным чай.

— Может быть, вам лучше водки налить, товарищ Шолохов? Тогда вы скажете: водку со Сталиным пил.

— Ну, это уже наглость, — улыбнулся Михаил. — А потом — и не поверит никто. Для нас, писателей, важна достоверность. Даже если бы мы водки с вами выпили, все равно бы пришлось писать — чай.

Посмеиваясь, Сталин позвонил, распорядился принести чаю.

— Много слышал о вас, товарищ Шолохов, — сказал он, раскуривая трубку. — Все хотел повидаться лично, познакомиться. Как поживает ваша семья?

— Хорошо, товарищ Сталин. Сын у меня родился, назвали Александром, в честь моего отца.

— Поздравляю. Не трудно ли вам живется в деревне? Не хотите ли переехать в город?

Михаил замялся, посмотрел на Сталина исподлобья.

— Позвольте спросить вас откровенно, товарищ Сталин?

Сталин пошевелил бровями.

— Мы, коммунисты, должны быть откровенны друг с другом. Вы ведь, я слышал, стали членом партии?

— Пока — кандидатом.

— Все равно — вы теперь член большевистской семьи. Валяйте, — сделал приглашающий жест Сталин, хотя по нему было видно, что он любит не отвечать на откровенные вопросы, а сам задавать их.

— Про необходимость мне переехать в город вам говорили рапповские вожди и наше ростовское начальство?

— Многие говорили. И эти тоже. Вы с ними не согласны?

— Категорически не согласен. По моему глубокому убеждению, писатель должен рассказывать о жизни, невзирая на нее из какого-нибудь далека, а сам находясь в гуще событий. Я свою писательскую судьбу связал со своей родиной, с Доном, и не вижу причин уезжать оттуда.

— Одна коммунистка переслала мне ваше письмо, — помолчав, сказал Сталин. — Из него я понял, что вы не понимаете сути происходящих в деревне процессов, в частности — коллективизации.

Михаил горько усмехнулся.

— Товарищ Сталин! Вы были со мной откровенны, позвольте же и мне как кандидату в члены партии откровенно поделиться с вами своими сомнениями. До вашей статьи «Головокружение от успехов» я всерьез думал, что партия в организованном порядке решила избавиться от крестьянства.

Сталин озадаченно мигнул, нахмурился.

— Странное предположение. Если так, то кто же даст нам хлеб?

— Вот я и думал: откуда же возьмется хлеб, если уничтожают хлебороба? А ведь его уничтожали, товарищ Сталин, и я знаю, кто.

— Кто же? — отрывисто спросил Сталин.

«А он не совсем уверен, что я не скажу: «Вы!»», — отметил про себя Михаил, наблюдая за лицом Сталина. Он выдержал паузу, насколько хватало сил под пудовым взглядом генсека, и сказал:

— Троцкисты, которые присосались к вашей идее и под предлогом проведения ее в жизнь повторили на Дону то же самое, что делали в девятнадцатом году. А они тогда, как теперь уже совершенно ясно, провоцировали восстание казаков против советской власти.

Сталин опустил глаза.

— Вот я думаю, товарищ Шолохов, — помолчав, сказал он, — если у вас есть такие интересные наблюдения, если вы находитесь, как вы говорите, в гуще событий, то почему вы ничего не пишете об этом? Вы остались в стороне от проходящей на вашей родине коллективизации. Товарищи, которые считали целесообразным ваш переезд, исходили как раз из того, что события на Дону оказывают на вас скорее негативное, нежели положительное влияние.

— Товарищ Сталин! Ведь вам, наверное, известно, что я работаю над «Тихим Доном»! Создавать мне его приходится в тяжелых условиях. И об этом я тоже хотел поговорить с вами. Минуло уже более полутора лет, как под необоснованными предлогами задержана публикация третьей книги романа. Там как раз описаны злодеяния троцкистов в девятнадцатом году, приведшие к поражению Южфронта и к началу длительного наступления Деникина. Очевидно, кому-то очень бы не хотелось это вспоминать! Меня умело, расчетливо травят, сочиняют небылицы, что я украл «Тихий Дон» у того или иного человека, объявляют меня кулацким пособником. Мне нужно ответить клеветникам публикацией продолжения «Тихого Дона», а я лишен такой возможности.

Сталин кивнул.

— Об этом мне тоже писала ваша поклонница товарищ Левицкая. Летом на эту тему со мной говорил Серафимович. Проблему, действительно, надо решать. Но мы вернемся к «Тихому Дону» чуть позже, и вот почему. Насколько я понимаю, для завершения этого труда понадобятся годы. И что же, вы, один из лучших писателей Советского Союза, все это время останетесь в стороне от жгучих проблем современности?