Александр Костин - Тайна болезни и смерти Пушкина

В «каменноостровский цикл» наряду с «Памятником», завершавшим цикл, которому по вышеприведенной логике следовало бы присвоить номер VII, входит также стихотворение «Когда за городом, задумчив я брожу…», написанное 14 августа 1836 года, которому так и просится присвоение номера V! Так что не «автографы с цифрами I и V до нас не дошли», а, скорее всего, какие-то черновые варианты этого, пронумерованного Пушкиным списка, где, повинуясь логике, должно стоять:

I. «Родриг» («Чудный сон мне бог послал…»);

. . . . . . . .

V. «Когда за городом, задумчив, я брожу…»;

VII. Exegi monumentum («Я памятник себе воздвиг нерукотворный…»).

Совершенно естественно, что «каменноостровский цикл» открывается «Чудным сном…» (I), в котором император Николай I в образе старца «с длинной белой бородою» пророчествует скорую смерть поэту и завершается «Памятником» (VII), в котором муза, послушная «велению божию», получает наставление поэта:

В свое время А.Мицкевич по поводу стихотворения Пушкина «Пророк» сказал, что поэту тогда (10 лет тому назад) приоткрылся некий новый путь духовного служения, на который он, волею судеб, так и не встал. Но на излете жизни он остро почувствовал необходимость служению духу, противопоставляя ее суетной мирской деятельности, и «каменноостровский цикл» конкретное тому доказательство.

После «чудного сна», «посланного ему богом», естественное стремление поэта совершить моление, сотворить одну из тех «божественных молитв»:

Вторая половина стихотворения «Отцы пустынники и жена непорочны…» (II) является поэтическим переложением великопостной молитвы Ефрема Сирина (IV век) «Господи и владыко живота моего…»:

Кроме того, в этом стихотворении-песнопении четко просматривается нота покаяния поэта за свое юношеское зубоскальство по поводу этой молитвы, о чем говорилось в одной из предыдущих глав нашего исследования.

«Поэт просит оживить в его сердце дух смирения, терпения, любви и целомудрия. Это целомудрие, что было растрачено на путях бурной молодости, становится для него, сокрушающегося о своих преступлениях, чрезвычайно важным и значимым. Именно о нем говорила в юности величавая жена, и именно целомудрие, чистоту ему не удалось сохранить. Поэтому и просит он, всю жизнь не умевший молиться, в своем стихотворении-молитве в числе прочих духовных даров оживить в душе целомудрие. Относительно этого стихотворения нельзя не сказать, что в рукописи поэт сопроводил его рисунком молящегося в келье старца. В образе этого старца сторонники биографического подхода стремятся найти реальный прототип. Основываясь, прежде всего, на скрупулезном анализе самого рисунка и выделяя такие черты, так сутулость старца, его белое одеяние, детали интерьера и даже некоторые черты лица, которые могут указывать на портретное сходство, – исследовательница Л.А. Краваль сделала вывод, что он мог изображать Серафима Саровского. Как известно, история «невстречи» двух современников, Пушкина и Серафима Саровсого как самых ярких представителей светской и духовной культуры того времени – давно является одним из общих мест рассуждений о трагическом расколе русской культуры. Велико желание показать, что такая встреча могла быть (единственное время, когда Пушкин мог бы посетить Саров при жизни преподобного Серафима – это знаменитая болдинская осень 1830 года), однако об этом нет никаких надежных доказательств».

После покаянной молитвы естественно обратиться к жизни Иисуса Христа, который во имя спасения человечества по доброй воле принял мученическую смерть, то есть стал первым христианином-самоубийцей. В стихотворении «Как с древа сорвался предатель-ученик…» (III) Пушкин пишет о предательстве апостола Иуды, о страшном наказании за самый страшный грех – предательство. Иуда, осужденный последним приговором, привнес в отношения со своим учителем, отношения, которые должны были быть исключительно духовными и возвышенными, грязь материального мира, он предал его за материальное богатство, которое, как известно, является лучшим средством для достижения той же «Мирской власти» (IV).

Данте поместил Иуду в последний, девятый круг ада. Пушкин же живописно изображает, какую «награду» получит предатель-ученик за свое предательство:

Первые шесть стихов стихотворения «Мирская власть» («Когда великое свершилось торжество…» (IV) передают евангельский рассказ о смерти распятого на кресте Иисуса Христа, то есть продолжают тему, начатую в предыдущем стихотворении:

По словам П.А. Вяземского, стихотворение, «вероятно, написано потому, что в страстную пятницу в Казанском соборе стоят солдаты на часах у плащаницы» («Старина и новизна», кн. VIII, 1904. С. 39.).

Пушкин, как и Иисус Христос сознательно распорядился своей жизнью, предав «послушно плоть свою» под пулю Дантеса (или иного убийцы) по воле венценосного «Понтия Пилата». Он уже выбрал место своего вечного упокоения, сочувствуя при этом тем, кому пришлось упокоиться на публичном кладбище, в том числе его любимому другу А.А. Дельвигу – «Когда за городом, задумчив, я брожу…» (V).