Ольга Тер-Газарян - Есенин и Айседора Дункан

– Сергей Александрович, а вы ее еще любите? Может, вы себя обманываете и зря бежите от нее и от самого себя?

Он не раздумывая ни секунды, твердо ответил:

– Нет, там все кончено. Было и кончено. Пусто, понимаете, Галя, совсем пусто. Нет никаких причин толкать меня туда.

У меня вырвался вздох облегчения. Значит, я могла ему верить. Как-то так сложилось в наших отношениях, что мне он всегда говорил только правду. Бывало, вот так сидим с ним, говорим по-честному, задашь ему неудобный вопрос – поморщится и скажет: «Ну, нет, этого я вам не скажу». Но чтобы соврать, глядя глаза в глаза – такого не было никогда.

Итак, я могла быть спокойна. Ее он не любит. Неужели у меня есть шанс? Неужели за столько лет преданной и верной службы я дождусь награды? Раньше я несколько раз порывалась прекратить встречаться с Есениным как женщина, собираясь остаться лишь другом и ничем более. Такая унизительная ситуация меня тяготила. Я даже одно время увлеклась Л., но потом осознала горькую правду – от Сергея Александровича мне не уйти. Я слишком любила его. Теперь у меня была надежда, что его свободное сердце сможет тепло отозваться и мне навстречу. Я верила в это. Конечно, так как Райх, он уже никого и никогда не полюбит. Но…

Когда он вернулся с Кавказа, то говорил мне, что если к нему приставали, он отвечал: «У меня есть Галя». Потом предупредил: «Берегитесь меня обидеть! Если у меня страсть к женщине, я становлюсь безумным. Я все равно буду ревновать. Вы даже не представляете себе, что это. Вы вот уйдете на службу, а я не поверю и не отпущу вас. А если мне, не дай бог, что покажется, то дело ваше – труба! Бить буду! Я двух женщин бил, Зинаиду и Изадору, и не мог по-другому. Любовь в моем понимании – это страшное мучение. После этих приступов ярости я и не помню ничего. Я боюсь, что с вами будет тоже самое, что я буду бить вас, но я не хочу этого! Понимаете? Вас бить нельзя!»

Я глядела на его взволнованное лицо и нахмурившиеся брови и смеялась:

– Сергей Александрович, меня-то вам не придется бить!

Я всегда была с ним очень робкой и старалась действовать только уговорами – никаких криков, ультиматумов, поэтому понять не могла, за что же он меня будет бить. И Райх, и Дункан действовали одинаково – если им что-то не нравилось, они устраивали глупую истерику с воплями и условиями. Я ведь была совсем не такая, предпочитая действовать осторожно. Ну нет, их ошибок я повторять не собиралась!

По обыкновению Есенин облачился в свою пушкинскую крылатку и цилиндр – в таком виде он часто ходил по Москве, желая походить на великого поэта. Мы собирались поехать в «Стойло». Есенин очень боялся, что туда заявится Дункан и устроит скандал. Решили договориться, что я уйду на всякий случай на полчаса, а он ее быстро выпроводит, чтобы к тому времени, когда я вернусь, ее уже там не было. Пока мы уславливались, с вечера Дунканши приехали Катя и Марцел Рабинович. Катя сказала, что Дункан, уже порядочно выпившая, поехала домой. Есенин выслушал это известие с огромным облегчением и весь остаток дня ходил веселый и радостный.

Правда, с Дункан он все же встретился еще раз. В тот вечер он был пьян – снова его дружки постарались. Они же и подбили его поехать. Я подсказала ему, что лучше бы взять кого-нибудь с собой, чтобы Дункан не смогла уговорить его остаться. Предложила, было, свою подругу Аню Назарову, но потом поняла, что она сможет выяснить нашу с ней связь и тогда заявится ко мне.

– Екатерина, едем к Дункан! – обратился Есенин к вошедшей вдруг Кате.

– О, прекрасно! Это очень хорошо, Сергунь, милый! Катя вытащит тебя оттуда!

Катя ехать не хотела, боялась сцен и скандалов, о которых так много слышала вокруг. Мне удалось все же ее уговорить. Я осталась ждать результатов поездки. В этот день он должен был окончательно порвать со старухой.

Получив телеграмму от загадочной Бениславской, я не находила себе места. Я целыми днями бродила по Ялте и окрестностям, стараясь избавиться от тяжелых мыслей и ожидая отъезда в Москву. Кто она? Знаю ли я ее? Возможно ли, чтобы так быстро Сергей влюбился и даже женился? Он же сказал, что любит, когда мы прощались… На груди моей словно лежал неподъемный камень – так тяжело было дышать. Весь мир превратился в маленькую щелочку света, а я находилась в страшной и пустой темноте.

Илья Ильич принес свежий номер «Красной нивы». Я бросилась пролистывать его в надежде найти стихи Есенина. На седьмой странице я увидела заветную надпись на кириллице. Обрадованная я попросила Шнейдера перевести:

Я прервала его и восторженно воскликнула:

– Это он обо мне написал!

– Мисс Дункан, нет, вы неправильно поняли. Речь идет о какой-то русской женщине.

– Да нет же, Илья Ильич! Это он мне написал! Он всегда говорил, что у меня русская душа!

Он не стал больше спорить, хотя ничто бы не могло убедить меня в обратном.

Мы вернулись в Москву. До меня сразу же донесли слухи о романе Есенина с какой-то актрисой. Но я решила, что с меня хватит! Он ясно дал мне понять, что любит другую. У меня тоже было самолюбие, и я никогда бы не унизилась до того, чтобы бегать за ним и просить его быть со мной. Раньше я возвращала его, потому что он говорил мне о своей любви, теперь же…

Я не искала с ним встреч, а полностью погрузилась в работу, тем более, что дела в школе шли неважно. С детьми мы разучивали ирландскую джигу. На один из концертов пришел Есенин. Илья Ильич потом рассказал мне, что он появился за кулисами в момент, когда я танцевала «Славянский марш». Он увидал, что Есенин рвется на сцену, а его держат под локти два милиционера. Он вырывался и, ударяя себя кулаком в грудь, то и дело повторял:

– Я Дункан! Оставьте меня! Я Дункан!

Илья Ильич подошел к ним.

– Это к вам? – спросили его стражи порядка.

– Да-да, это со мной, – поспешил спасти он Есенина.

– Илья Ильич, а я Изадоре цветы послал!

– Знаю, знаю! Тише! «Славянский марш!»

– Я хочу посмотреть на нее!

– Хорошо, но обещайте, что будете стоять тихо!

Он провел Есенина к первой кулисе. Через несколько секунд Сергей не выдержал и начал громко шептать:

– Изадо-о-о-ра! Изадо-о-о-ра!

Я ничего этого не слышала. Я танцевала с упоением и, забыв обо всем – о своей несчастной любви и о нем. Зал грохотал. Аплодисменты оглушали. Я была счастлива, и по лицу моему текли слезы. Откланявшись, с огромными охапками букетов, я пошла за кулисы. И вдруг увидела Есенина. Золотистые волосы и два блестящих ярко-синих глаза. Мне казалось, что я вышла из темноты на яркий солнечный свет. Меня залила всеобъемлющая нежность.