Шерил Стрэйд - Дикая

Я сбросила ботинки, сняла подушечки 2nd Skin и повязки из металлизированной клейкой ленты с ног и погрузила ступни в ледяную воду. Когда я их потерла, еще один почерневший ноготь оказался у меня в руке — уже второй за этот поход. Озеро было спокойным и чистым, обрамленным высокими деревьями и пышными кустарниками, росшими среди валунов. На глине я заметила ярко-зеленую ящерицу; она на мгновение замерла на месте, а потом бросилась прочь со скоростью света. Лагерь мужчин был недалеко от меня, дальше по берегу, но они пока еще не заметили моего присутствия. Прежде чем отправиться на встречу с ними, я почистила зубы, смазала губы бальзамом и провела расческой по волосам.

— А вот и она! — воскликнул мужчина, прежде сидевший на пассажирском сиденье, когда я приблизилась. — И как раз вовремя!

Он протянул мне красный пластиковый стаканчик, наполненный желтой жидкостью, которая, как я могла догадаться, и была «гавайской отверткой». В ней плавали кубики льда. Там была водка. И ананасовый сок. Сделав глоток, я подумала, что сейчас упаду в обморок. И не потому, что алкоголь ударил мне в голову, но от чистого великолепия сочетания жидкого сахара с алкоголем.

Двое белых мужчин были пожарными. Латиноамериканец — художником по натуре, но плотником по профессии. Его имя было Франсиско, хотя все обращались к нему только сокращенно — Пако. Он был двоюродным братом одного из белых мужчин и приехал в гости из Мехико-Сити, хотя все трое выросли в одном и том же квартале в Сакраменто, где до сих пор жили оба пожарника. Пако же десять лет назад уехал навестить свою прабабушку в Мексике, влюбился в мексиканку и остался там жить. Сыновья пожарных развлекались у нас за спинами, играя в войну, пока мы сидели вокруг сложенных костром поленьев, которые мужчинам еще предстояло разжечь, и воздух вокруг нас наполняли прерывистые вскрики, ахи, охи и имитация пальбы, когда мальчишки стреляли друг в друга из пластиковых пистолетов, прячась за валунами.

До того как отправиться на МТХ, я воображала себе бесчисленные купания в озерах, реках и ручьях. Но в действительности окунуться мне доводилось очень редко. Самое большее, на что меня хватало — ополоснуть лицо.

— Да ты, должно быть, шутишь!

— Да нет, ты наверняка шутишь! — так восклицали пожарные по очереди, пока я объясняла им, чем занимаюсь, и демонстрировала свои избитые ноги с восемью оставшимися ногтями. Они задавали мне один вопрос за другим, дивясь, качая головами и снабжая меня очередными порциями «гавайской отвертки» и кукурузными чипсами.

— Да, женщинам не занимать cojones [26] Яйца (исп.). , — протянул Пако, смешивая в миске гуакамоле. — Мы, парни, считаем, что они есть только у нас, но мы неправы.

Его волосы были похожи на змею, спускавшуюся вдоль спины, — длинный, толстый «конский хвост», перевязанный в нескольких местах по всей длине простыми резинками. После того как разгорелся костер, как мы съели форель, которую один из них поймал в озере, и приготовили рагу из оленины, причем олень был убит одним из них минувшей зимой — после всего этого у костра остались только мы с Пако. А остальные мужчины ушли в палатки почитать сыновьям на ночь.

— Хочешь выкурить со мной косячок? — спросил он, доставая самокрутку из кармана рубашки. Он раскурил ее, затянулся и протянул мне. — Значит, это вот и есть Сьерра, да? — проговорил он, глядя вдаль через темное озеро. — За все время, пока рос здесь, я ни разу туда не забирался.

— Это Хребет Света, — проговорила я, отдавая ему самокрутку. — Так называл его Джон Мюир. Теперь я понимаю почему. Я еще никогда так не видела свет, как здесь. Все эти закаты и рассветы на фоне гор…

— Значит, ты на «пути духа», правильно я понимаю? — проговорил Пако, уставившись в огонь.

— Не знаю, — вздохнула я. — Наверное, это можно и так называть.

— Так и есть, — подтвердил он, пристально глядя мне в глаза. Поднялся с места. — У меня есть для тебя подарок. — Он подошел к багажнику грузовичка и вернулся с футболкой в руках. Протянул мне, я расправила ее и подняла перед собой. На ее передней стороне был гигантский портрет Боба Марли [27] Ямайский музыкант, гитарист, вокалист и композитор, самый известный исполнитель в стиле регги. , его дреды были окружены изображениями электрогитар и доколумбовых идолов в профиль. На спинке футболки был изображен Хайле Селассие [28] Последний император Эфиопии, происходивший из легендарной династии потомков царя Соломона. — тот человек, которого растаманы [29] Последователи нового религиозного движения — растафарианства, возникшего на Ямайке в 1930-х годах, которое привело к образованию музыкального стиля регги в 1960-х. называют воплощенным Богом, окруженный красно-зелено-золотым водоворотом. — Это священная майка, — сказал Пако, пока я разглядывала ее при свете костра. — Я хочу, чтобы она была у тебя, ибо я вижу, что ты идешь вместе с духами животных, с духами земли и небес.

Я только кивнула, не в силах выговорить ни слова от эмоций, опьянения и крепкой, как скала, уверенности, что эта футболка действительно священна.

— Спасибо, — пробормотала я.

Вернувшись обратно к своему лагерю, я некоторое время стояла, глядя на звезды, сжимая в руках футболку, прежде чем забраться в платку. Уйдя от Пако, протрезвев от холодного воздуха, я задумалась: что он там говорил насчет хождения с духами? И что это вообще означает? Я что, действительно хожу с духами? А моя мама это делала? И куда она отправилась после того, как умерла? И куда делась Леди? Действительно ли они вместе переправились через реку на другой берег? Логика твердила, что они просто умерли, хотя обе являлись мне в снах, и довольно часто. Сны о Леди были полной противоположностью снам о матери — тем самым, в которых она снова и снова приказывала мне убить ее.

В снах о Леди мне не приходилось никого убивать. Мне нужно было только принимать у нее гигантский, фантастически многоцветный букет цветов, который она приносила, зажав своими мягкими губами. Она подталкивала меня носом, пока я не брала букет в руки, и благодаря этому приношению я понимала, что прощена. Но так ли это было? Был ли то ее дух — или только работа моего собственного подсознания?

Я надела подарок Пако на следующее утро, вернувшись на МТХ и продолжая двигаться к Белден-Тауну, время от времени посматривая на видневшийся вдали Лассен-Пик. Он был примерно в 80 километрах к северу — снежный вулканический великан, вздымающийся к небу на 3187 метрах, своего рода верстовой столб для меня. И не только из-за размера и величественности, но и потому, что это был первый пик, который мне предстояло пройти в Каскадном Хребте, начинавшемся сразу на север от Белден-Тауна. От Лассена и дальше на север горы Высоких Каскадов выстроились иззубренным рядом посреди сотен других, не таких выдающихся вершин, и все они отмечали мой дальнейший путь в последующие недели. Каждая из этих гор казалась моему воображению похожей на детские «лазалки», на которых я раскачивалась, будучи ребенком. Стоило забраться на одну, как за ней открывалась следующая, только рукой подать. От Лассен-Пика — к горе Шаста. Оттуда — к горе Маклафлин, потом к горе Тильсен. Оттуда к Трем Сестрам — Южной, Средней и Северной. А затем к горе Вашингтон, и к Трехпалому Джеку, и к горе Джефферсон. И, наконец, к горе Худ, откуда предстояло пройти еще 80 с чем-то километров, прежде чем я достигну Моста Богов. Все эти горы были вулканами, самый меньший из которых чуть-чуть не дотягивал до 2440 метров, а самый высокий переваливал за 4260 метров. Они составляли небольшую часть Тихоокеанского огненного кольца — цепи вулканов и океанских разломов, протянувшейся на более чем 40 000 километров, вдававшейся в Тихий океан в форме подковы, начиная с Чили, далее вверх по западному краю Центральной и Северной Америки, пересекая Россию и Японию, возвращаясь обратно через Индонезию и Новую Зеландию, прежде чем прийти к своей кульминации в Антарктике.