Елена Егорова - Угрешская лира. Выпуск 3

Настал черёд растрогаться Ярославу. Она читала просто и сердечно, без всякой театральности, и слушать её певучий грудной голос было невыразимо приятно – до мурашек по спине. И в эту ночь они были особенно нежны друг с другом.

Маша Мамонова отыграла в апреле-мае все намеченные спектакли с большим успехом. Вокруг неё после отъезда Андрея снова роились поклонники и ухажёры, а она всё грустила и никому не подавала надежды. Однажды Смеляков, выходя из редакции, невольно услышал её разговор с подругами:

– Маш, ну что у тебя глаза на мокром месте. Уехал и из сер дца вон. Не мучь себя. Других парней полно.

– И правда, Маш, забудь этого Андрюху. Больно мнит о себе. Недостоин он тебя.

– Не могу я, девчонки. И хотела бы забыть его, да не выходит, – отвечала им Мария со слезами в голосе.

Причина её горя в июне стала видна всем: она оказалась на пятом месяце беременности. Ярослав не был злопамятен и жалел Машу. Дома родители девушку простили, но старухи из окрестных деревень, ходившие в коммуну кто за покупками, кто за внуками в детсад, шептались за её спиной, показывали на неё пальцем. Всех ухажёров как ветром сдуло, кроме одного, которого она раньше игнорировала. Это сапожник Проворов, парень невидный, но искусный мастер и всегда при деньгах. Он дарил Мамоновой цветы и носил гостинцы, несмотря на её интересное положение. И сплетниц умел приструнить. В коммуне он не состоял и нецензурных выражений не стеснялся: «Цыц, такие разэтакие! Заткнитесь! Сами-то по молодости лучше, что ль, были? А ещё в Беседы в церковь ходят! Что там поп говорит? Не судите да не судимы будете. А вы, так вас этак, только и знаете, что всех судить-рядить».

Бабки при виде сапожника умолкали, побаиваясь, что он перестанет шить и чинить им обувь: другого такого хорошего мастера в округе не было. Постепенно сплетни сошли на нет. Осенью Мария родила сына Рому. Проворов продолжал свои ухаживания за нею, и теперь она принимала их с благодарностью.

Жизнь Ярослава и Валентины в 38-м году шла по накатанной колее. Почти всё время у Смелякова отнимала работа в газете, ведь необходимо было освещать многообразие происходивших в коммуне событий.

С сентября поселение коммуны стало официально именоваться Дзержинским рабочим посёлком. Однако его ещё долго называли коммуной. Новое просторечное название Дзержинка прижилось не сразу. В добавление к бюстам и памятникам Ленину, Сталину и Горькому здесь открыли памятник Дзержинскому, заложенный в сквере у верхнего пруда осенью 37-го года. В июне 38-го первые дипломы инженеров вручили во втузе при электрозаводе.

Многих знакомых коммунаров выпускали из коммуны, выдавали им паспорта. Некоторые из них находили себе работу в других городах и уезжали из посёлка. Среди них и Лёнька Пушковский. Работать на музфабрике ему стало неинтересно. Искусных старых мастеров репрессировали, и фабрика перестала выпускать уникальные инструменты, переключившись на ширпотреб.

Одних ребят забирали служить в армию, другие поступали в институты и училища. Членов коммуны становилось всё меньше. Покидали посёлок и некоторые вольнонаёмные. Федя Сметанин стал курсантом лётного училища. Он уехал один: Аня Кнутова не приняла его предложение руки и сердца.

В последних числах декабря 38-го года Хозяйственный отдел НКВД постановил преобразовать подчинённые ему коммуны в производственные комбинаты. Но сначала это мало повлияло на жизнь посёлка, а потом здешнее промышленное производство стали постепенно перепрофилировать на выпуск военной продукции.

В 39-м году репрессии поутихли. В мае большую группу работников комбината наградили орденами и медалями. Самую высокую награду получил управляющий Осипов – орден Ленина. А для Смелякова лучшей наградой стало долгожданное восстановление в Союзе писателей СССР. Произошло это при поддержке председателя Президиума Александра Фадеева в июле 39-го года. Стихи Ярослава начали публиковать центральные газеты и журналы: «Молодая гвардия», «Литературная газета», «Огонёк», «Красная новь».

Однако вместе с гражданскими правами Смеляков обрёл и обязанности. Началась финская война. Поселковских ребят, кто не имел брони, одного за другим призывали в действующую армию. Декабрьским утром в дверь редакции постучал курьер из Ухтомского райвоенкомата.

– Да-да, входите, – откликнулся Ярослав.

– Товарищ Смеляков Ярослав Васильевич? – спросил курьер.

– Так точно.

– Вам повестка, распишитесь вот здесь.

Ярослав расписался и прочёл повестку. Явиться с вещами предписывалось на следующий день к восьми утра в Люберцы на сборный пункт.

Смеляков написал заявление об увольнении в связи с призывом в армию и завизировал у ответственного редактора Дубровского. Отдав Анне Ивановне Морозовой на перепечатку законченные газетные материалы, он пошёл к коменданту и, получив обходной лист, принялся сдавать то, что за ним числилось. Вернул книги в библиотеку, заглянул в гараж, где уже полтора года работала Таня Волкова. Простившись с Вишней, он снова зашёл в редакцию и застал там Аню Илюнину: она была беременна и задержалась на приёме в женской консультации.

– Ярочка, жаль расставаться. Воюй храбро, но не лезь на рожон понапрасну. И возвращайся к нам. Будем тебя ждать, – от души пожелала Аня.

– И ты береги себя, Анют. И роди крепкого пацана. До свиданья.

К концу рабочего дня сборы были окончены. Смеляков сдал коменданту койку в общежитии, собрал всё необходимое в вещмешок, летние вещи сложил в небольшой чемоданчик и понёс к Валентине. Ей уже передали, что Ярослав получил повестку, она приготовила ужин и с нетерпением ждала его. Валя понимала, что ему надо проститься с матерью и он не останется ночевать. Она проводила его как настоящая казачка – без слез и причитаний. Убрала на антресоли чемоданчик, вкусно накормила. Они крепко обнялись, поцеловались на прощанье, и Валя тихо сказала:

– Я буду тебя очень ждать. Пиши.

– Обязательно напишу. Можно я возьму твоё фото?

– Конечно, – она достала из рамочки снимок и сама положила ему в нагрудный карман. – Иди, Яра, а то на последний автобус опоздаешь.

Они простились у дверей. Ярослав пошёл на площадь, где останавливался автобус. Немного отойдя, он остановился закурить, оглянулся на знакомое окно, светящееся в темноте, и увидел, что Валя перекрестила его. «Как мать», – подумал Смеляков и, помахав ей рукой, быстро зашагал по освещенному фонарями заснеженному тротуару вниз к остановке…