Геннадий Прашкевич - Брэдбери

Рей Брэдбери хотел рассказать собственную версию.

Он хотел показать Марс не таким, каким видели его Уэллс или Берроуз.

Ну, в самом деле, почему бы тихим запущенным марсианским городкам, дряхлеющим вдоль древних каналов, не походить на такие же тихие запущенные городки Среднего Запада Америки?

«— Вы считаете себя писателем-фантастом? — спросили однажды Рея Брэдбери.

— Я считаю себя писателем идей, — ответил он. — Подобная литература питается именно идеями. Она впитывает в себя идеи политические, философские, эстетические, так что я из категории мечтателей — выдумщиков нового. Эти выдумщики появились еще в пещерном веке. Конечно, тогда человечество было примитивным, оно искало пути к выживанию — но оттуда берет начало научная фантастика. Топор, нож, копье — всё тогда было фантастикой. Идея развести костер сначала зарождалась в мозгу, а уж потом воплощалась в реальность. Всегда были носители идей, мечтатели, что-то придумывающие, создающие, неторопливо или, напротив, рывками продвигающиеся к чему-то более сложному. В этот ряд я себя и ставлю.

— Вам принадлежит мысль, что фантастика — это реальность, доведенная до абсурда, и потому она может служить предупреждением для всех нас…

— Верно. Я не раз говорил так. Но фантастика может и воодушевлять. Скажем, мечты о космических путешествиях — прекрасный источник вдохновения. Возможно, в ближайшие двадцать лет советские и американские астронавты проведут совместную экспедицию на Луну или Марс, и обе страны в один вечер будут праздновать свободу человечества от силы тяготения. Это не может не окрылять.

— Значит, вы смотрите в будущее с оптимизмом?

— Да. Но оптимизм сам по себе слеп. Как и пессимизм, впрочем. А я не верю в действия вслепую. Конечно же ошибается тот, кто предсказывает нам скорый конец света. Это — слепой пессимизм. Но не прав и тот, кто говорит об идеальном чудесном мире. Это — слепой оптимизм. Я вообще не думаю, что мы обязаны достичь идеала. Скорее, нам нужно общество, в котором всегда остается место для шероховатостей. В попытке сделать жизнь для всех очень хорошей мы можем в конечном счете сделать ее для всех очень плохой. Утопия во многих отношениях является таким же предупреждением, как, скажем, антиутопия. Я бы говорил даже не об оптимизме, а об ощущении оптимизма. Шанс на него непременно появится, если мы все будем как можно полнее реализовывать отпущенные нам генетические возможности. Я всю жизнь, каждый день делаю то, что люблю: наполняю мир своими идеями — и это порождает отличное настроение. Тот, кто использует свой разум, свои способности, свой гений для того, чтобы улучшить мир, получает право на оптимистичные настроения, — но не слепые, а основанные на деятельности, созидании». 45

Неутомимый Дон Конгдон сумел заинтересовать известное нью-йоркское издательство «Doubleday» «марсианским» замыслом Рея Брэдбери, но не надолго. Издателю не понравилось как раз вот это, слишком явно, на его взгляд, декларируемое сходство марсиан с типичными американцами.

«Какое же в этом открытие? Типичные американцы свободно проживут без таких фантазий».

К счастью, в это же время Рей познакомился с другим, более благожелательным, не столь снобистски настроенным издателем — Уолтером Брэдбери, своим однофамильцем. Уолтера нисколько не пугало прозвище Рея — «pulp -поэт», в конце концов, литература должна развлекать и поучать, формы могут быть разные; он просто посоветовал Рею объединить уже написанные им рассказы в нечто цельное. Роман или повесть расходятся среди читателей гораздо лучше. Это стопроцентно совпало с желанием самого Брэдбери создать свой «Уайнсбург, Огайо» — только не такой земной, как у Шервуда Андерсона, а марсианский.

Буквально за одну ночь Рей Брэдбери собрал рукопись, над которой теперь следовало хорошо поработать.

И договор с издателем был подписан.

В жаркий солнечный день лета 1956 года автору этой книги, тогда школьнику, попал в руки журнал «В защиту мира».

Редактировали это издание советский писатель Илья Оренбург и французский политический деятель Пьер Кот (1896-1977).

«Мы познакомились в Париже в годы Народного фронта, — вспоминал о своем друге Илья Эренбург. — Встречались в Москве, вместе ездили в Тулу к летчикам “Нормандии”. Юрист, крупный политический деятель, который десятки лет просидел в парламенте, он по своей формации для меня человек другой стихии — птица для рыбы или рыба для птицы…» 46

Но они прекрасно сработались.

Журнал «В защиту мира» выходил на нескольких языках.

Он был удобного, непривычного в те годы для нас «книжного» формата.

Я листал глянцевые страницы, в общем-то, понимая, что в журнале с таким названием вряд ли найду что-то кроме скучных и непонятных политических статей, но вдруг мелькнули знакомые волнующие слова — «научно-фантастический рассказ». И говорилось в этом рассказе о том, как американские негры (о политкорректности тогда никто и не слышал) вдруг свалили из расистских американских штатов на планету Марс.

Да, да, прямо на планету Марс! Не в какую-нибудь Африку, а на Марс!

И то сказать, — какая жизнь в этих Соединенных Штатах? Ку-клукс-клан, нищета, преступность, отсутствие всяких человеческих прав.

«Слыхал? Негры-то, а? Черномазые-то? Сматываются. И как только они смогли?»

Это и меня страшно заинтересовало: как это они смогли? Откуда у них, у негров — бесправных, нищих, неграмотных такие неожиданные знания и возможности? Ведь если верить автору, то все они, до самого распоследнего сопливого негритенка, свалили, повторяю, не в какую-нибудь там жаркую Гвинею, так сказать, на свою историческую родину, а на Марс — совсем другую планету! Промахнулись, что ли?

И где взяли столько ракетных кораблей?

«Скопили денег и построили?»

Почему-то в эти слова не верилось.

А вот сцены в рассказе разыгрывались понятные.

«— Отец, пошли домой, я никак не могу уломать Люсинду!

— Чтобы я шел домой из-за какой-то черномазой дряни?!

— Она уходит. Ну что я буду делать без нее?

— Попробуй сама управляться. Я на коленях перед ней ползать не буду.

— Но ведь она для нас все равно что член семьи, — причитала миссис Тис.

— Не вопи! Не хватало еще, чтобы ты у всех на глазах хныкала тут из-за всякой…

Всхлипывания жены остановили его. Она утирала глаза.

— Я ей говорю: “Люсинда, останься, — говорю, — я прибавлю тебе жалованье, будешь свободна два вечера в неделю, если хочешь”, — а она словно каменная. Никогда ее такой не видела. ‘‘Неужто ты меня не любишь, — говорю, — Люсинда?” — «Люблю, — говорит, — и все равно должна уйти, так уж получилось”. Убрала всюду, навела порядок, поставила на стол завтрак и… пошла. Дошла до дверей, а там уже два узла приготовлены. Стала, у каждой ноги по узлу, пожала мне руку и говорит: “Прощайте, миссис Тис”. И ушла. Завтрак на столе, а нам кусок в горло не лезет…» 47