Геннадий Прашкевич - Брэдбери

— Вы верите в то, что инопланетяне существуют? Какие они могут быть?

— Безусловно, существуют. Должны существовать. Я уверен в том, что инопланетные цивилизации существуют, может, они даже давно наблюдают за нами. Почему нет? На эту тему можно говорить много… Ну а что касается вопроса, какие они… Мне кажется, прежде всего они должны стоять на более высокой ступени развития, чем мы, при этом развивались они, наверное, другим путем. Конечно, я не знаю, как они будут выглядеть — высокие с зеленой кожей или маленькие и золотоглазые, — смеется, — важно, сможем ли мы ужиться с ними в одной Вселенной. Надеюсь, что сможем. Иначе из бесконечной — Вселенная превратится в маленькую и тесную…»

В Хьюстоне Брэдбери провел неделю.

Астронавтам он показался вполне своим парнем.

Когда срок пребывания писателя в Хьюстоне истек, Джон Гленн, 134первый американец, побывавший в космосе, предложил Брэдбери «подбросить» его до Лос-Анджелеса на своем личном реактивном самолете.

К большому удивлению Гленна, Брэдбери отказался.

«Кажется, его испугало мое предложение», — смеялся он.

Сам Джон Гленн никогда робостью не отличался. В годы Второй мировой войны совершил 59 боевых вылетов (летал на «F4U» над Маршалловыми островами), а в годы корейской войны на истребителях F9F «Пантера» и F-86 «Сейбр» одержал три воздушные победы. В июле 1957 года Джон Гленн установил очередной рекорд скорости трансконтинентального перелета. Поднявшись с аэродрома в Лос-Анджелесе, он на истребителе F8U достиг Нью-Йорка всего за 3 часа и 23 минуты.

Ну кто бы удержался от воздушной прогулки с национальным героем?

Но Брэдбери отказался, хотя, конечно, впоследствии жалел о своем отказе.

Вернувшись, он сразу взялся за работу. Хьюстонские встречи заполняли голову.

Десятки людей, десятки встреч — материалов оказалось чрезмерно много. Брэдбери даже позвонил редактору: «Послушайте, я, наверное, не уложусь в срок». Но редактор безжалостно ответил: «Рей! Вы должны нам эту статью».

И Брэдбери сел за машинку.

Он искал в записях, сделанных в Хьюстоне, главное.

Он прекрасно чувствовал необычность профессии астронавта и лучше многих понимал, что главное сейчас совершается именно в космосе — будущее во многом зависит от успехов в нашем неуклонном продвижении к другим планетам. Неважно, что это только первые шаги. Началась, уже шла эпоха, совершенно не похожая на время детских комиксов, когда многочисленные герои (вроде того же Бака Роджерса) без всяких усилий, просто так, попадали на звезды.

Новое время — новые герои.

За каждым стояло своё.

Вот Вирджил Айвэн Гриссом.

Отец астронавта — железнодорожник, значит, Вирджил должен помнить эти маленькие провинциальные линии, пыхтящие локомобили, закопченные товарняки. Вирджил с детства мечтал летать. («Спросите любого мальчишку, хотел бы он слетать в космос?») А на чем летать, для Вирджила это было все равно — да хоть на воздушном змее! Университет, летная школа ВВС, корейская война. На реактивном истребителе F-86 Гриссом за полгода совершил более ста боевых вылетов, а по возвращении в США испытывал первые «старфайтеры», затем включился в активную подготовку к космическим полетам…

Вот Эдвард Хиггинс Уайт. 135

Опытнейший знающий пилот.

В свое время проходил подготовку в Школе летчиков-испытателей ВВС США на авиабазе Эдвардс, штат Калифорния, там же получил назначение в Отделение авиационных систем на авиабазу Райт-Паттерсон, штат Огайо. Пилотировал тяжелый самолет КС-135, активно использовавшийся для полетов по специальной параболической траектории — для создания кратковременной невесомости. Немаловажная деталь: именно в самолете Уайта готовились к полетам практически все американские астронавты первого набора…

Вот Роджер Брюс Чаффи. 136

Молодой авиационный инженер.

Капитан-лейтенант ВМС, — в космосе пока не был, только готовится.

Несомненно, космос принадлежит таким молодым, как Чаффи, думал Брэдбери.

Конечно, он завидовал астронавтам. Жизнь слишком быстро проходит. Похоже, настоящие дела делают парни с настоящим образованием. Сам-то он, конечно, уже никогда ни в каком качестве не попадет не только на Луну, но даже на околоземную орбиту, но…

Закончив черновик, Брэдбери лег спать.

А утром 27 января Мэгги позвала его к телевизору.

Глядя на экран, слушая прерывистую речь диктора, Брэдбери заплакал.

В тот черный день в Хьюстоне в кабине космического корабля «Аполлон-1» при проведении наземных испытаний произошел пожар, в котором погиб весь экипаж «Аполлона» — молодые друзья Рея Брэдбери астронавты Вирджил Гриссом, Эдвард Уайт и Роджер Чаффи.

Последнее, что услышали радиооператоры в Центре управления, — отчаянный крик Чаффи: «Мы горим! Вытащите нас отсюда!»

К сожалению, сложная конструкция замков не позволила астронавтам быстро открыть люк изнутри — все трое погибли в считанные секунды.

Как позже было установлено, причиной катастрофы стало обычное короткое замыкание прямо под креслом Роджера Чаффи — Роджеру так и не довелось побывать в космосе…

«— А вам хотелось бы полететь на Марс? — спросили Рея Брэдбери.

— Вы еще спрашиваете! — воскликнул писатель. — Но, к сожалению, мне уже столько лет, что это давно уже превратилось в несбыточную мечту. Но я хотел бы, чтобы меня хотя бы похоронили на Марсе, — не удержался он от улыбки. — Ведь тогда я навсегда стану первым покойником, зарытым в марсианской почве. Скажем так, мое тщеславие будет утешено. Пусть даже мой прах привезут на Марс в самой обыкновенной консервной банке, я не возражаю. Я рад, что многие миллионы людей представляли планету Марс, читая именно мои рассказы. Признаюсь, до сих пор дети просят автографы, считая меня крутым астронавтом…»

И вот астронавты гибнут.

Действительно настоящие, крутые.

Смерть не дремлет. Смерть помнит о каждом из нас.

Я сейчас вспомнил разговоры с замечательным американским фантастом, с которым мне посчастливилось не раз встречаться — с Робертом Шекли.

Современник Брэдбери, свидетель и активный соучастник той же великой космической эпохи, — высокий, худой, узкое лицо, ничего от рыжей шевелюры, в которой он когда-то красовался на обложках своих первых книг. Несколько резких морщин — вниз от глаз к уголкам рта. Курил беспрерывно, не отказывался от коньяка или водки, а ведь ему было уже под восемьдесят.

— Почему вы так много пишете о смерти, Роберт? — спросил я.

И он ответил:

— Наверное, потому, что это самый интересный момент в жизни.