Максим Капитановский - Все очень непросто

Я смягчился, думаю может прав, и тут кое-что в окне замечаю.

— Валер, — говорю, — у тебя среди родственников не было сердечных болезней? Он говорит: — Вроде нет, а что? — Ты присядь, на всякий случай, — он садится, — а теперь обернись.

В плафоне над нашими головами двое "чистых", Андрей Вадимович и Александр Викторович, сидя на крыше, высунув языки, делают нам всякие рожи, видимо, "трезвые" абсолютно.

Директор посмотрел, спал с лица, говорит: — Налей-ка, брат, мне тоже.

Так в Испании закончилось борьба за трезвость. Но потом в Союзе сильно продолжилась.

Директор вообще обожал собрания собирать и всякие судилища устраивать.

Приходит однажды на Росконцерт бумага из милиции, вот, мол, ваш работник Буренков был задержан у станции метро, за киоском — мочился в неположенном месте.

У нас собрание сразу, суд. А происходит между концертами, все есть котят, но Директор настроен решительно. Наша костюмерша Танечка протокол ведет, подсудимый Буреннов, по кличке Дед, на скамье сидит. Директор прокурором выступает.

Дед — он, вообще то, рабочий, колонки у нас таскает. Судить его можно, как хочешь. Директор долго прокурорствовал, описывал преступление Деда, потом творит Ну, что Буренков, можешь сказать в свое оправдание? Деду самому смешно, но говорит чистосердечно.

— Трезвый был. Искал туалет, сил больше не было, зашел за метро "Текстильщики", а там менты меня и ждали.

Директор говорит — Ну, кто хочет выступить — случай безобразный.

А все на часы смотрят, как бы в буфете до концерта бутерброд перехватить.

— Нам это дело осудить надо. Позор проклятому Буренкову. Вот Андрей Вадимович в такой ситуации так бы не поступил, правда, товарищ Макаревич? Макар, клевый, говорит, глядя на часы: — Ну, почему?! Вот мне однажды приспичило, я зашел за Министерство культуры…

Так Деда и не расстреляли.

А в Испании еще случай был. Пошли мы с Андреем как-то вечером по Барселоне погулять. Он, когда настроение хорошее, даже в Союзе меня гулять берет, а уж в Барселоне сам бог велел.

В общем оделись во все чистое, я даже брюки белые надел, и пошли. Ходим по центральному бульвару, впечатления впитываем, благо их полно, — вот оно, счастье-то.

Кругом акробаты всякие, фокусники и вообще большой праздник. Андрей идет, радуется, что не все прохожие его узнают и с автографами не надоедают, рассказывает мне, какая тяжелая жизнь у знаменитостей.

И тут как раз из толпы девица длинноногая к нам бросается. Андрюшка приосанился, за ручкой потянулся, а девица у меня на шее повисла, щебечет что-то на разных языках: — Френч? Инглиш? Америко? — все старается выяснить, из какой страны такой видный парень, как я, приехал.

— Амур, амур, говорит и на соседнее здание показывает — там, мол, у нее девичья светелка.

И вот здесь я начинаю соображать, что, возможно, она попросту несчастная проститутка, вынужденная в условиях суровой испанской действительности продавать за кусок хлеба свое барселонское тело.

Честно говоря, у меня до этого было несколько знакомых девушек, но мы же за границей, нам же нельзя, а уж когда я почувствовал, что она правой рукой меня особенно сильно за шею обнимает именно в том месте, где у меня замочек от моей тоненькой золотой цепочки расположился, тут я совсем против проституции настроился. Мужественно оторвал ее нежные руки от своей цепочки.

— Баста, — говорю, — никаких амуров.

Она огорчилась, но не сильно и по принципу "с драной овцы — хоть шерсти клок" говорит в смысле: мужчина, угостите папироской.

А это — всегда пожалуйста! Дал ей сигарету "Родопи" — пусть хоть насмерть отравится. У нее, у гниды, и огня не оказалось, дал.

Наконец она отвалила, мы дальше пошли. Я вздохнул облегченно — фу ты, напасть какая, ну, будет хоть о чем друзьям рассказать. Чувствую себя легко, а особенно легко себя чувствует моя левая рука, на которой еще недавно на ремешке красовались скромные часики "Картье", а тут, как испанская корова языком слизнула.

Кинулся назад, да девки той уж и след простыл.

Правда я ее на следующий день видел: стоит на том же бульваре с четырьмя здоровенными громилами, смотрит на меня нагло. А у мужиков ейных глаза выпучены, как у тех быков, что в Испании на каждом углу за красными тряпками гоняются, — пришлось сделать вид, что первый раз ее вижу. Но все равно, когда проходил мимо, улучил момент и подмигнул ей смело — носи, мол, на здоровье.

Через два дня я вынужден был новые часы купить, на таком мощном браслете, который можно только вместе с рукой оторвать. С тех пор много проституток пыталось с меня часы сорвать, ни у кого не вышло.

Я даже сейчас все это пишу, а часы те с браслетом на мне, как гвоздями прибиты.

Покупка часов сильно подорвала мои финансовые возможности. Очень хотел я в Испании курточку себе купить на молнии. Люблю на молнии — вжик и готово. Но на оставшиеся деньги смог позволить себе только на кнопках. Кнопки такие тугие, стал застегивать и два ребра сломал.

Счастливые часов не наблюдают.

Наши мне про Пшикера все уши прожужжали — Пшикер то, Пшикер это, но посмотреть его в деле все никак не удавалось.

А дело было вот какого рода. Значит, отбывал у нас воинскую повинность один такой солдат — Пшикер. Фамилия ему была Афиногенов, а Пшикером его солдаты прозвали за особую военную манеру выражаться.

Вот, например, идет старшина, все солдаты прячутся — как бы от него какой приказ не вышел, и как на грех Афиногенов из-за склада N 3 по своим делам выходит. Ну, старшина натурально:

— Воин, ко мне, аллюр 3 креста.

Афиногенов, делать нечего, подходит, ест глазами начальство. Старшина говорит:

— Слышь, Афиногенов, так тебя растак, значит, сейчас пойдешь к Парфенову, так его растак, возьмешь это белье долбаное с каптерки, так ее растак, и шмелем к майору Сурову, так его растак, в его замудонскую контору (так ее ростак. Прим. авт.). Там берешь 6 комплектов и пулей ко мне, так меня растак. Понял, собака?!

У Афиногенова глазки голубенькие, вытянулся молодцевато:

— Есть, никак нет, виноват, так точно, товарищ командир!

И пошел курить анашу.

Старшина для порядку ему еще вслед крикнул:

— Смотри у меня, черт немытый! Некоторое время постоял и сам пошел обедать.

Прошло дней десять. Ни старшина, ни сам Пшикер о белье (так его растак), естественно, и не вспомнили.

Потом встретились случайно. Тут за мной прибегают:

— Идем быстрее. Капитан, — там Пшикер со старшиной разбирается.

В самое время поспели. Старшина ноги расставил, собой любуется, говорит грозно:

— Афиногенов, так тебя растак, ты не советский воин, ты враг, я в 44-ом своей рукой таких к стенке ставил. Где белье? ЧМО ты китайское?