Ципора Кохави-Рейни - Королева в раковине

Она с трудом передвигается по тропе, ведущей в сосновую рощу. Чирикают птицы на ветвях, воробьи в пыли дерутся за хлебные крошки, деревья тянутся ввысь, пахнут цветы, ветры с дальних гор шуршат в листве и кустах — звуки и запахи природы Издреельской долины обвевают ее, словно стараются милосердием облегчить ей несчастную ее жизнь.

В семейном доме не проходит тяжкое напряжение. С момента рождения красивой дочки Шаик пытается сблизиться с Наоми:

— Я твой муж, невозможно так себя вести.

Она отталкивает его. Он не отстает, не дает ей покоя. Она уходит из барака, он увязывается за нею, не переставая говорить, обращаясь к ее сердцу: он хочет создать нормальную семью для дочери. Она смотрит в небо опустошенным взглядом. Ее бескомпромиссная борьба за место работы в коровнике воспринята в кибуце как добрый поступок. Начиная с часа дня до утра, когда отсылают молоко в кооператив «Тнува», находящийся в кибуце Тель-Йосеф, она доит коров в течение ночного дежурства. Утром, когда Шаик хлопочет в саду, она успевает поспать пару часов.

В сумерках наступающего вечера она убегает из семейного дома, обитатели которого становятся все более назойливыми и требовательными, и растворяется в ночной темени. В светлые ночи она дремлет на скамье до очередной дойки. Иногда она сдается давлению комиссии по образованию и воспитанию, соглашаясь после полудня проводить некоторое время с Шаиком и ребенком. Положение невыносимо.

— Я твой муж, — хватает он ее за руку, тянет к себе на колени.

Она отбивается. Ребенок плачет. Где Лотшин? Она отчаянно нуждается в ней.

В кибуце она борется за право доказать свою нормальность. В Берлине любимая сестра борется за свое еврейское достоинство. На Александерплац, напротив серого здания центральной полиции, выставлен стол и стулья. Лотшин медленно продвигается в длинной очереди к этому столу, за которым сидят нацисты, собирающие с евреев драгоценности. Сердце Лотшин сильно колотится. Эсэсовцы в черных своих мундирах, с пистолетами на боку и резиновыми нагайками в руках кружатся по площади, следят за порядком, не сводят жадных глаз с еврейских драгоценностей. Лотшин потрясена. Евреи соблюдают образцовый порядок, передавая в руки нацистов драгоценности, которые в их семьях переходили из поколения в поколение. Лотшин не будет себя вести со столь глупой подобострастностью. Она отдаст нацистам дешевые драгоценности, покрытые позолотой, а дорогие швырнет в реку Шпрее в знак протеста.

— Почему вы не вышвырнули дорогие драгоценности или не припрятали их? — спросила Лотшин евреев, отдалившихся от очереди после сдачи.

— Мы это сделали из страха, что власти будут нас преследовать. Кроме того, нам их вернут. Нам выписали квитанции.

Гибельная наивность.

Как Лотшин борется со всеми этими драконьими законами? Ожидание репатриации в страну Израиля с помощью сионистского комитета спасения изматывает ей нервы.

Наоми живет между отчаянием и надеждой. К шоковому состоянию, связанному с родами, прибавляется шок погрома «Хрустальной ночи». Ночь между девятым и десятым ноябрем потрясла еврейство Германии до самых основ. В «Хрустальную ночь» существование евреев Германии было выкорчевано с корнем. Что там с Лотшин? Нет от нее никакого письма.

Беженцы, прибывающие оттуда, рассказывают о мобилизации евреев Америки в помощь еврейской общине Германии. Джойнт помогает евреям, имеющим иностранное подданство, которые были депортированы на произвол судьбы на территорию между Германией и Польшей, рядом с городком Збоншин 28 и 29 октября. Семья Вильфрид, владеющая универмагом «Израиль», вынуждена была продать его и также гигантский универмаг «Тич» с множеством торговых лавок. Все это отобрано из рук евреев. Еврейство Германии подвержено откровенной катастрофе, в то время как Третий рейх пожинает колоссальные успехи в политике и экономике. Наоми — еврейка. Кроме страны Израиля нет у нее другого места в мире. Если бы не случилось то, что случилось, она бы смогла открыть новую страницу жизни в молодежном кибуце Гимель-Хацор, в среде товарищей из Берлина, как это сделали Саул и Реувен.

Сентябрь 1939 года. Грянул первый выстрел войны, которую начала Германия. Лотшин и Калман — в Средиземном море, на старом греческом корабле, забитом до отказа беженцами. Все охвачены страхом, как бы эта рухлядь, именуемая судном, не развалилась и не пошла ко дну. Лотшин благодарна мужу за то, что он мужественно добыл обоим сертификат и таким образом заново подарил ей жизнь. Это было далеко не просто. Декретом «Белой книги», опубликованным Британией в мае, еврейская репатриация в Палестину была ограничена шестнадцатью тысяч душ в год. Еврейское же Агентство — Сохнут однозначно требует дать преимущественное право на репатриацию супружеским парам. В еврейской общине оформляли фиктивные браки. Единственное условие — согласие репатриироваться при помощи сертификатов. Плавание нелегкое. Лотшин страдает от приступов морской болезни.

После восьми дней болтанки греческий корабль бросает якорь на расстоянии нескольких километров от утопающей в цитрусовых садах Раананы. Лотшин потрясена. Сильнейший взрыв чувств солидарности между нелегальными беженцами и израильтянами бросает ее в дрожь. Жители Раананы, оставив свои дома, собрались на берегу, и прямо в одеждах ринулись в море, борясь с волнами, чтобы помочь прибывшим беженцам. Воодушевление было общим. Жители приводили репатриантов в свои жалкие бараки. Молодой парень пронес ее на плечах и все поддерживал ее и успокаивал на немецком языке. В бараке подал ей стакан горячего чаю. Ночью жильцы устроили ее на кровати, а сами легли спать на полу. Лотшин была очарована человеческим теплом. Этот горячий прием на берегу моря врезался ей в память и в душу на всю жизнь. И не дай Бог, чтобы кто-нибудь сказал дурное слово о стране Израиля или очернил жителей анклава.

Лоц смущен. Чиновнику Еврейского Агентства, сообщившему ему по телефону, что Лотшин прибыла в Раанану, он сказал, что у него небольшая квартира. Жена его Клара не может простить Лотшин отчужденность и пренебрежение, с которым эта буржуазная красотка отнеслась к ее польским корням. Иного выбора нет, и Лотшин с Калманом приезжают в кибуц Мишмар Аэмек. Наоми трепещет от счастья. Не может насмотреться на светлое, спокойное, аристократическое лицо сестры.

— Бертель, где вся одежда, которую я тебе посылала? — Лотшин с удивлением смотрит на ветхие тряпки, неряшливо одетые на Наоми.

Нет ответа. Но Наоми с гордостью ведет сестру и ее, еще мало ей знакомого мужа, к домам из бидонов. По дороге Лотшин внезапно останавливается, как вкопанная. Нет, она не ошибается. Украденные одежды, посланные ею сестре из Германии, проносятся мимо на незнакомых женщинах. Они просто взяли их у Наоми, а она ходит в тряпье.