Ципора Кохави-Рейни - Королева в раковине

— Слышали ли вы о дяде Луи Више? — обратился он к сидящим за ужином домочадцам и рассказал о тете Берте, которая была немного горбата и потому ее выдали замуж за дядю Лео из Равенсбурга. В этом городе еще с рыцарских времен все евреи занимались шитьем и вязаньем и неплохо зарабатывали. Когда же мода изменилась, они превратились в нищих, и потому бедный портной Лео Виш согласился взять в жены горбунью Берту, которая, естественно, была богатой. Понятно, что он ее не любил и не уважал. Благородная семья утешилась тем, что у этого бедняка из Равенсбурга аристократическое имя. Тетя Берта поменяла имя Лео на — Луи, по имени короля Франции.

Дед разрезал мясо на ломти, положил порцию на тарелку Лотшин и продолжил рассказ:

— Так Берта переехала в Равенсбург. В этом городе она построила роскошный дом и королевой расхаживала по комнатам, украшенным в стиле короля Людовика. Потомков у тети Берты и дяди Луи не было, но не из-за горба. Она не могла себе позволить посещать скромную комнатку мужа в дальнем углу дворца. Более того, аристократка тетя Берта изъяснялась только на отличном французском языке, а Луи Виш говорил только по-немецки. Однажды бедняге улыбнулось счастье: он выиграл в лотерею. В единый миг он стал одним из самых богатых жителей городка, и все богачи открыли ему двери. И даже тетя Берта предоставила ему приличную комнату. Уверенный в себе, Луи Виш соблазнился покупкой леса, рядом с городком, решив заняться торговлей древесиной. Но зима, обильная ливнями и снегами, лишила возможности заняться рубкой леса, а летом вспыхнул пожар, и лес выгорел дотла. Лишившись богатств, дядя Луи вернулся в свою убогую комнатку.

Дед многозначительно посмотрел на Бертель и сказал:

— Мне не нужны деревья моего имени, я не дядя Лео Виш.

Дед жалеет внуков. Сиротство порождает солидарность, к тому же у каждого возникает чувство личной ответственности. Эльза учится художественному шитью в одном из самых престижных салонов Берлина.

Бертель проводит все больше времени в молодежной организации.

Бумба, способный мальчик, любимый учителями и товарищами, начал приносить из школы отличные оценки.

Руфь оставила дом, купленный ей отцом в западном Берлине, развелась с мужем Артуром и живет с сыном Гансом в семейном доме.

Гейнц взвалил на свои плечи все заботы о семье.

В отношении фабрики дед проявляет осторожный оптимизм, Гейнц же весьма пессимистичен. Из окна фабричной конторы он все время наблюдает за нацистами, которые сходят с поезда вместе рабочими. Нацисты же наблюдают за рабочими и движением вагонеток, скользящих в противоположных направлениях по стальным тросам с коксовых терриконов, за высокими квадратными трубами, вздымающимися над литейным цехом, пускающими густые клубы черного дыма в небо. Нацисты постоянно толпятся у станции железной дороги по соседству с фабрикой. Они следят за цепочками вагонов, везущих сырье к доменным печам.

И Гейнц мысленно продолжает спорить с отцом, который до самой своей смерти уверенно говорил:

— Это переходный период, и он скоро минует нас. Все же есть духовная реальность, все существует по законам человеческого и исторического разума.

Гейнц считает, вопреки мнению отца, что законы разума перестали действовать. Из окна конторы он следит за подъемными кранами, поднимающими и опускающими стальные листы, за густыми клубами черного дыма, восходящего к небесам, и с горечью думает об иллюзиях отца.

Внешне дела идут нормально: печи пылают, тяжелые молоты работают в полную силу, железо плавится, чумазые от копоти металлурги, с красными от пекла глазами, формуют его в различные изделия, даже в обоймы для патронов. Прибыли фабрики достаточны, но большую цену Гейнц платит, чтобы сохранить высокий уровень жизни семьи. В костюме с иголочки он выезжает по вечерам в места развлечений с целью расширить экономические связи с влиятельными людьми.

Гейнц отдает себе отчет в том, что двери в мире бизнеса открываются перед ним благодаря его европейской внешности — шатен с голубыми глазами и широкими плечам спортсмена. Не носила бы их фабрика имя прежнего владельца «Мориц Хольц», естественно, еврея, продавшего дело деду пятьдесят лет назад, не было бы подозрений, что и Гейнц — еврей. В эти трудные дни не приходится выбирать промышленников и бизнесменов, с которыми приходится иметь дело.

Адвокат Функе и офицер республиканской полиции часто посещают их дом. Гейнц требует от домочадцев быть с ними приветливыми. Бумба с воодушевлением отвешивает им поклоны. Бертель ни за что не хочет им кланяться. «Я еврейка и сионистка, и никакому христианину не сделаю книксен». Лотшин заняла место пожилой секретарши фабрики, проработавшей там тридцать лет. Брат и сестра трудятся в полной гармонии, ибо между ними давно существует душевная близость, особенно после того, как она рассталась с Йосефом.

Еще неделю назад между братом и сестрой существовало напряжение. Лотшин, девушка мягкая и добросердечная, влюбилась в этого недалекого и легкомысленного гостя из Израиля. В доме все были удивлены. Йосеф, сельскохозяйственный рабочий, который родился и вырос в Палестине, был послан в Европу для того, чтобы перенять опыт развития сельского хозяйства. Он попал на ферму Брайланд, простиравшуюся на огромной территории, на которой выращивали в теплицах редкие растения из Азии. Йосеф прибыл в Германию. В выходные он торопился в Берлин, где бурлила жизнь. В клубе «Бар-Кохба» израильтянин встретился с Лотшин, и они влюбились друг в друга с первого взгляда. Принцесса пошла, как сомнамбула, за обладателем красивого лица, широких плеч, стальных мускулов. Особенно ее привлекала его открытость и веселый нрав. Таких мужчин она не видела раньше в своем окружении. Девушка, которая еще недавно предпочитала проводить время в созерцании зимнего сада на большой застекленной веранде, отказываясь от приглашений назойливых ухажеров в театр, в кино, на танцы, теперь проводила время с этим необразованным плейбоем в барах и ночных клубах, отвергаемых ею до его появления. Все в доме сердились на нее. Гейнц просто выходил из себя. Его сестра уединялась с этим легкомысленным мужланом в зимнем саду, созданном отцом для красавицы матери, замершей на портрете. Он указал ей на это, упрекая, что она приносит боль и без того опечаленным домочадцам. В ответ она прочла ему нотацию, мол, он, как почтительный брат, должен уважать человека, близкого ее душе.

История становилась все запутанней. Кибуцник из Палестины поколебал покой дома Френкелей. Филипп не мог вынести его присутствия и покинул дом после того, как понял, что Лотшин стыдится его. Жилы вздулись на его висках, когда она представила Йосефа уважаемым гостям как члена молодежного движения, куда ходит Бертель. Тот сидел в шортах среди почтенных гостей, вмешивался в их разговоры, повышая голос, ибо никто не обращал на него внимания. Его поведение вызывало стойкую неприязнь, вплоть до отвращения, особенно во время трапез. Он ел с открытым ртом, отпуская при этом скабрезные шутки, над которыми сам же хохотал, говорил громко, шокируя всех, от мала до велика.