В. Духопельников - Ярослав Мудрый

«Сказание о Борисе и Глебе» говорит нам и о святости Глеба: «Когда убили Глеба, то бросили его в пустынном месте меж двух колод… Но Господь, не оставляющий своих рабов, – как сказал Давид, – сохранит все кости их, и ни одна из них не сокрушится. И этого святого, лежавшего долгое время, не оставил Бог в неведении и пренебрежении, но сохранил невредимым…» Ярослав после вокняжения в Киеве приказал разыскать тело Глеба и похоронить его рядом с Борисом. Далее автор сказания сообщает, что вскоре у могилы страстотерпцев начали совершаться знамения и чудеса. Но об этом Ярославу сообщили только после того, как церковь Святого Василия сгорела по неосторожности пономаря. Ярослав приказал выстроить новую церковь, куда и перенесли мощи святых братьев Бориса и Глеба.

Таким образом, Ярослав, добившись канонизации Бориса и Глеба, не только положил начало пантеону русских святых, но и тем самым увенчал ореолом святости и свою собственную княжескую власть. Установление почитания первых русских святых стало торжеством национальной политики Ярослава и приобрело формы национального культа. Память Бориса и Глеба праздновалась с необычайной торжественностью шесть раз в году. День 24 июля (день убийства Бориса) – главный из этих празднеств – причислялся к великим годовым праздникам.

Вскоре почитание Бориса и Глеба вышло за пределы Руси. В самой Византии был принят этот культ: в константинопольской Софии поставлена икона Бориса и Глеба, в Испагасе построена церковь их имени. Сохранился армянский «Пролог» о Борисе и Глебе, очевидно, переведенный с греческого. Бориса и Глеба почитали и в Чехии: в Созавском монастыре в их честь был выстроен придел.

Государственно-политическое значение культа Бориса и Глеба заключалось в осуждении княжеских распрей, в стремлении укрепить государственное единство Руси на основе строгого соблюдения правил взаимоотношения между князьями: все князья – братья, но старшие должны защищать младших и покровительствовать им, а младшие – безусловно покоряться старшим. Поведением Бориса и Глеба, не поднявших руки на старшего брата даже для защиты своей жизни, освящалась идея родового старшинства в системе княжеской иерархии; князья, соблюдавшие эту заповедь, стали святыми.

К тому же канонизация Бориса и Глеба привела к появлению на Руси особого культа «страстотерпцев». Борис и Глеб не были «мучениками за Христа». Они пали жертвами политической интриги, в условиях княжеской «которы», как многие до и после них. Смерть братьев, прославленная агиографией, – политический долг вассалов, ведь Святополк их вере, разумеется, не угрожал.

Однако со смертью Ярослава Мудрого (1054 г.) завершится период спокойствия на Руси и снова разгорится ожесточенная борьба как между братьями, сыновьями Ярослава, так и между другими родственниками.

Во время правления Ярослава Мудрого вся Русская земля формально становилась собственностью великого князя: он мог раздавать города и волости, кому захочет. Практика раздачи во владение земель зарождается еще при Рюрике, который, как сообщает летопись: «сел в Новгороде, а другой, Синеус, – на Белоозере, а третий, Трувор, – в Изборске». Кроме братьев, и другие варяги получили уделы от Рюрика. Например, в Полоцкой земле княжил Рогволод. Получали земли жены и дети великих князей. Так, супруга Игоря Ольга владела Вышгородом, сестра Ярослава Мудрого Предслава селом Предславено. Святослав «посадил Ярополка в Киеве, а Олега у древлян, а Владимира направил в Новгород». С одной стороны, сыновья становились соправителями отца, а с другой – хозяевами в своих владениях. Высший слой дружины, среди них и варяги, тоже именовались князьями, возможно, на условиях поместной системы, и получали во владение города. По крайней мере, о таких русских князьях говорится в договоре Олега: «Мы от рода русского… посланные от Олега, великого князя русского, и от всех, кто под рукою его, – светлых и великих князей», и в договоре Игоря: «Послы… посланные от Игоря, великого князя русского, и от всякого княжья…» с греческими императорами. Дети таких князей, заслужив милость великого князя, могли получать те же уделы: бояре Владимира называли Полоцк, где княжил отец Рогнеды (жены Владимира), ее наследственным достоянием, или отчиною. Вместе с тем великий князь, как государь, мог распоряжаться этими княжествами: Владимир отдал своим детям Ростов, Муром и другие области, бывшие со времен Рюриковых уделами норманнских вельмож. Так же поступил и Ярослав, разделив, по примеру отца, землю между своими сыновьями. В то же время многие города и волости непосредственно зависели от самого великого князя: он управлял ими через своих посадников или наместников.

Такой способ внутреннего правления соответствовал простоте тогдашних нравов. Князь часто советовался о земских учреждениях с дружиною. Ему принадлежала верховная законодательная и судебная власть. Владимир, например, по своей воле отменил, а затем вновь ввел смертную казнь. Летописец Нестор упоминает и о гражданских старейшинах, которые летами, разумом и честью, заслужив доверие князя, могли быть судьями в делах народных.

В период становления Киевской Руси основой правосудия являлись совесть и древние обычаи. Но, по мнению историка Н. М. Карамзина, «варяги принесли с собою общие гражданские законы на Русь, известные нам по договорам великих князей с греками и во всем согласные со скандинавскими». Например, и в тех и в других было установлено, что родственник убитого имел право лишить жизни убийцу; что гражданин мог умертвить вора, который не захотел бы добровольно отдаться ему в руки. За каждый удар мечом, копьем или другим оружием надлежало платить денежный штраф. Эти первые законы были основаны на доверии к клятве, следовательно, опирались на совесть людей и на справедливость общества. Так, виновный освобождался от штрафа, если он утверждал клятвенно, что не имеет возможности заплатить его. Похитивший чужое добро наказывался соразмерно с виною и платил вдвое и втрое за всякое похищение. Гражданин, честным трудом нажив богатство, мог при кончине располагать им в пользу своих близких и друзей. «Трудно вообразить, – пишет Н. М. Карамзин, – чтобы одно словесное предание хранило эти уставы в народной памяти. Если не славяне, то, по крайней мере, варяги русские могли иметь в IX и X веке законы писанные, ибо в древнем отечестве их, в Скандинавии, употребление рунического письма было известно до времен христианских».

Великий князь Владимир первым попытался ввести письменный устав (хотя большинство исследователей считает его подложным), по которому, в соответствии с греческими Номоканонами (сборники византийского канонического права, включающие церковные правила и императорские постановления относительно церкви), были отчуждены от мирского ведомства монахи и церковники, богадельни, гостиницы, дома странноприимства, лекари и все люди увечные. Дела этих людей могли разбирать только епископы. В ведении епископов находились также городские меры веса, распри и неверность супругов, незаконные браки, волшебство, отравления, идолопоклонство, непристойная брань, злодеяния детей в отношении родителей, тяжбы родственников, осквернение храмов, церковные разбои, снятие одежды с мертвеца и многое другое. Нет сомнения, что духовенство, прибывшее на Русь в первое время после принятия христианства, по крайней мере, так происходило по всей Европе, решало не только церковные, но и многие гражданские дела, которые относились к совести и нравственным правилам новой веры. Теперь Ярославу предстояло зафиксировать накопленный опыт в официальном документе.