Стюарт Стивен - Асы шпионажа. Закулисная история израильской разведки

В январе 1955 г. обвиняемые, один за другим, занимали свое место на скамье подсудимых и давали показания.

Макс Беннет, молодой человек двадцати семи лет, единственный среди них профессионал, майор израильской разведки, который действительно мог бы повредить своей стране на этом процессе, сам решил свою судьбу. Действуя осторожно и настойчиво, он вытащил ржавый гвоздь из двери тюремной камеры, вскрыл себе вены и через несколько часов умер.

Все обвиняемые, кроме одного, признали себя виновными. Моше Марзук, не принимавший участия в диверсионных актах, заявил: «Да, я виновен, но не по той статье, по которой меня обвиняют». (Это заявление было воспринято судом как отказ от признания вины.) «Джон Дарлинг, — продолжал Марзук, — нас обманул. Я отказался сотрудничать с ним, как только понял, что у него на уме».

Виктор Леви сказал: «Я признался во всем, что сделал, но я хочу заявить суду, что воспринимал все это скорее как развлекательное мероприятие. Я прежде всего египтянин, а потом уже еврей и никогда не предполагал наносить ущерб моей родине — Египту. Живой или мертвый, я никогда врагом Египта не стану».

Самуэль Азар, уравновешенный и образованный человек, заявил: «Я не собирался предавать Египет. Взрывной механизм я выбросил в море, потому что не хотел причинить вред ни в чем не повинным людям и моей стране».

Марсель Нинио ничего не рассказывала о том, как с ней обращались в тюрьме. Она была молода и привлекательна, так что нетрудно себе представить, что там происходило. Дважды она хотела покончить с собой, пытаясь выброситься из окна в полицейском управлении. Оба раза это ей не удалось. На суде Нинио держалась мужественно. Когда ее попросили повторить признания, которые она сделала на следствии, она ответила: «Я не помню, что я говорила. Они пытали меня».

29 января были вынесены приговоры. По сути своей они не соответствовали степени виновности подсудимых.

Моше Марзук, молодой доктор, формально возглавлявший каирскую группу, но не принимавший участия в операции «Сюзанна», был приговорен к смерти. Самуэль Азар, снедаемый противоречиями между своим моральным долгом по отношению к Египту и к Израилю, и потому согласившийся на участие в операции лишь в последний момент, также был приговорен к смерти.

Виктор Леви, возглавивший диверсионный отряд, убежденный и преданный своему делу человек, — к пожизненным каторжным работам. Филипп Натансон, также действовавший по убеждению, — к пожизненному тюремному заключению. Роберт Дасса, тоже сознательный участник операции — получил пятнадцать лет. Марсель Нинио, не принимавшая личного участия в диверсиях, — была приговорена к тому же сроку. Майер Зарран и Меир Миюхас, случайные участники диверсий в Каире — к семи и пяти годам, соответственно. Еще двое участников были оправданы.

Кармона, египетский еврей, о котором мало что было известно, так же как Беннет, покончил с собой до начала процесса.

Если диверсионные акты, которые предшествовали этому громкому показательному процессу, не оказали никакого влияния на отношение Запада к новому египетскому режиму, то смертные приговоры, вынесенные Марзуку и Азару взволновали западную общественность. Никто, во-первых, не верил в справедливость выдвинутых против группы обвинений, но самое главное — факт вынесения смертных приговоров расценивался как нечто варварское. Все сколько-нибудь значительные деятели Запада пытались оказать давление на Насера и вынудить его помиловать приговоренных. Насер, по всей вероятности, не мог отменить приговор двум евреям по той причине, что всего за две недели до этого повесил вожаков движения «Мусульманское братство».

31 января 1955 г. в холодный зимний день, на заре Моше Марзука и Самуэля Азара вывели во двор центральной тюрьмы в Каире, затем заставили взойти на эшафот. Через несколько минут все было кончено.

В истории израильской разведки это был первый случай бессмысленной казни агентов во враждебной стране по вине тех, кто организовал безответственную операцию.

Через два дня после казней в Каире, 2 февраля 1955 г. Лавон подал в отставку, написав при этом премьер-министру следующее письмо: «На протяжении минувших недель проходили заседания кабинета министров, на которые я допущен не был. Никто из вас — ни вы, ни другие члены кабинета, не пытались поговорить со мной, избегали меня (за исключением Эшкола, с которым не пожелал разговаривать я сам по причинам, которые, может быть, остаются неизвестными некоторым достойным уважения людям), точно боялись заразиться какой-нибудь страшной болезнью. Я был предан анафеме. Я не знаю, о чем вы думали, что предполагали, в чем меня обвиняли. Меня либо жалели, либо со мной сводили счеты. Вы и ваши коллеги своим отношением фактически исключили меня из своего коллектива и воспрепятствовали моему участию в коллективной ответственности. Но не только вы свободны в своих решениях; я тоже свободен. Настоящим я уведомляю вас, что не желаю оставаться в дружеских отношениях с людьми, которые продемонстрировали свой отказ от дружбы со мной. Поэтому я слагаю с себя ответственность за выполнение обязанностей министра обороны и члена правительства».

Это необычное письмо, естественно, в то время опубликовано не было. Оно явно носило отпечаток душевного состояния Лавона в это трудное для него время. Его уход держали в секрете до того момента, когда единственный в Израиле человек, способный восстановить моральный авторитет армии в период кризиса, не согласился еще раз возглавить министерство обороны. Этим человеком был, само собой разумеется, Давид Бен-Гурион.

Голда Меир взяла на себя обязательство уговорить его вернуться и свое обязательство выполнила.

21 февраля Бен-Гурион появился на заседании Кнессета в шортах цвета хаки. Эти шорты он носил в кибуце. Он выслушал сообщение премьер-министра Шарета о том, что министр обороны Лавон ушел со своего поста в связи с тем, «что некоторые его предложения организационного характера в военном ведомстве не получили одобрения премьер-министра». После этого Бен-Гурион официально согласился заменить Лавона.

Члены правительства, которым было известно истинное положение дел, многозначительно переглядывались, слушая объяснения Шарета, хотя формально они были верными. Лавон и в самом деле предлагал организационные изменения, которые правительством одобрены не были: немедленное увольнение генерала Даяна и Шимона Переса.

Если верить Лавону, который утверждал, что не давал распоряжений по поводу проведения операции «Сюзанна», то Даян и Перес должны были нести за нее определенную ответственность.

Члены правительства, однако, предпочитали оказывать Даяну и Пересу больше доверия, чем Лавону, хотя их осведомленность в этом деле была, безусловно, неполной.