Олег Смыслов - Генерал Слащев-Крымский

Оглядываясь назад, генерал Слащёв коснётся и взаимоотношений Деникина с Врангелем. Он напишет об этом не только потому, что это сильно навредило Белому делу, но ещё и по той простой причине, что сам Яков Александрович оказался в эпицентре этого раздора, виновником и зачинщиком которого был, бесспорно, прежде всего барон.

«Врангель интриговал против Деникина ещё тогда, когда Добровольческая армия была в хорошем состоянии. Уже под Царицыном он доказывал, что Деникин никуда не годится, и тогда ещё нанятые им люди и газеты рекламировали его на всех перекрёстках, выдумывая несуществующие доблести и заставляя толпу невольно этому верить…

Деникин терпел долго, но после поражений в Донецком бассейне Врангель был устранён от должности. Врангель остался не у дел и ведал подготовкой новороссийской эвакуации, добиваясь назначения командиром кубанской, но эту должность у него перебил Шкура.

Врангель обиделся, сел на пароход «Александр Михайлович» и уехал в Крым».

Гораздо подробнее, а самое главное, более объективнее, о конфликте Врангеля с Деникиным написал Димитрий Лехович:

«К середине ноября 1919 года расхождения между Деникиным и Врангелем поставили последнего в самый центр той политической оппозиции, которая в скрытом виде ещё с конца прошлого года существовала к Деникину в правых кругах и которая нашла наконец в генерале Врангеле открытого выразителя своего недовольства.

В то время, как взаимодействие командующих Добровольческой и Донской армиями со Ставкой Главнокомандующего имели, по выражению Антона Ивановича, «характер обмена оперативными взглядами и не выходили из пределов дисциплины и подчинённости», иначе обстояло дело с командующим Кавказской армией генералом Врангелем.

«Не проходило дня, — писал Деникин, — чтобы от генерала Врангеля Ставка или я не получали телеграмм нервных, требовательных, резких, временами оскорбительных, имевших целью доказать превосходство его стратегических и тактических планов, намеренное невнимание к его армии и вину нашу в задержках и неудачах его операций… Эта систематическая внутренняя борьба создавала тягостную атмосферу и антагонизмы. Настроение передавалось штабам, через них в армию и общество… Эти взаимоотношения между начальником и подчинённым, невозможные, конечно, в армиях нормального происхождения и состава, находили благодарную почву вследствие утери преемственности верховной власти и военной традиции».

К этому времени Врангель приобрёл широкую известность как талантливый кавалерист и полководец. У него появилось много восторженных поклонников не только среди офицеров, но и той части гражданского населения, которая видела в нём человека более гибкого и менее ригористического, чем Деникин, в лозунгах борьбы, во взаимоотношениях с вновь образовавшимися государствами на окраинах России и в подходах к целому ряду других принципиальных вопросов. Врангель импонировал наружностью, гигантским ростом, властной манерой в обращении с окружающими. Его решительность, неприятие беспорядков в армии, умение подчинить себе строптивых начальников, честолюбие и несомненная жажда власти — всё это в глазах его сторонников гарантировало перемены в верхах белого движения.

Трудно было представить себе более двух разных людей, нежели Врангель и Деникин.

Врангель обладал красивой наружностью и светским блеском офицера одного из лучших кавалерийских полков старой императорской гвардии. Был порывист, нервен, нетерпелив, властен, резок и вместе с тем имел свойства реалиста-практика, чрезвычайно эластичного в вопросах политики. Деникин же, человек негибкий, никогда не искавший власти, к тому времени разочарованный в своих помощниках, сдержанный, скупой на слова, сохранил в себе, несмотря на все превратности судьбы, некоторые черты идеалиста-романтика, сосредоточенного на внутреннем мире своих принципов и взглядов на жизнь, увы, так резко расходившихся с действительностью. Врангель по натуре своей был врождённым вождём и диктатором; Деникин видел в диктатуре лишь переходную фазу, неизбежную в условиях гражданской смуты. И неудивительно, что при таком взгляде на свои функции так называемая «диктатура» его имела весьма призрачный характер. В подборе подчинённых генерал Врангель, не считаясь со старшинством и с прошлой службой офицеров, отметал в сторону тех, кто ему подходил.

Иное отношение к этому вопросу было у генерала Деникина. Он связывал себе руки лояльностью к прошлым заслугам своих соратников…

В середине июня 1919 года письма и рапорты генерала Врангеля к Главнокомандующему приняли характер памфлетов, предназначенных для постороннего читателя. С их содержанием Врангель знакомил своих помощников и некоторых общественных деятелей, а через них они становились достоянием офицерской массы и обывателей. Письма и рапорты, составленные в резкой форме требований и критики того, что делалось Ставкой, попадая в руки постороннего читателя, подрывали в его глазах авторитет Главнокомандующего. (…)

Последняя встреча двух генералов состоялась 27 декабря 1919 года. «За время общего разговора, — писал Врангель, — генерал Деникин не сказал мне ни слова».

Больше они никогда не встречались, но окончательный разрыв произошёл только в феврале 1920 года.

Молча и тяжело переживал Деникин «борьбу за власть» человека, которого он когда-то ценил и всячески выдвигал по службе. В неопубликованных заметках Антона Ивановича имеется следующая запись: «Мне вообще тяжело было писать о нашей распре, тем более что в намерение моё не входило дискредитирование моего заместителя на потеху большевикам… История нас рассудит…»(…)

Давно назревавший кризис близился к развязке. Совместная работа была уже немыслима. На сжатом пространстве Крыма Деникину и Врангелю было слишком тесно, и через британского военного представителя генерала Хольмана генералу Врангелю от имени Главнокомандующего предложено было покинуть пределы Вооружённых сил Юга России.

Перед своим отъездом в Константинополь генерал Врангель в порыве раздражения отправил Главнокомандующему «обличительное» письмо.

Несколько лет спустя, когда барон Врангель готовил к печати свои воспоминания, он не процитировал полностью текст этого письма. Он признал, что, «написанное под влиянием гнева», оно «грешило резкостью, содержало местами личные выпады».

«Боевое счастье улыбалось вам, росла слава и с ней вместе стали расти в сердце вашем честолюбивые мечты… Вы пишете, что подчиняетесь адмиралу Колчаку, «отдавая свою жизнь служению горячо любимой родине» и «ставя превыше всего её счастье»… Не жизнь приносите вы в жертву родине, а только власть, и неужели подчинение другому лицу для блага родины есть жертва для честного сына её… эту жертву не в силах был уже принести возвестивший её, упоённый новыми успехами честолюбец… Войска адмирала Колчака, предательски оставленные нами, были разбиты…