Николай Рерих - Листы дневника. Том 2

В первой половине Сентября с Алтая мы выехали на Ургу, где и пробыли до 13 Апреля — первого возможного караванного пути через Монголию на Тибет. Святослав, который в это время оставался в Европе и Америке, рассказывает, как сердечно наши учреждения приветствовали и приезд Московского Художественного Театра и русские сельскохозяйственные и промышленные миссии. Не прерывались сношения с Родиной, и хотя и затрудненно, но все же нам удавалось по запросу Сельскохозяйственного Института посылать различные полезные семена от нашего Гималайского Института.

С письмами всегда было очень трудно. Иногда они доходили, а иногда неизвестно где и почему проваливались. На мое приветствие к Юбилею Академии Художеств получился ответ от Бродского, но осталась неизвестна судьба писем и в Московский Художественный Театр, и в Комитет по делам Искусства, и к Щусеву, и к брату Борису… Дошла ли моя книга до Потемкина, получил ли монографию и письмо Молотов? — не знаю.

Парижский полпред выразил нашему секретарю пожелание о подарке для Московских Музеев четырех моих картин. С нашей стороны это пожелание было приветствовано. Но в водовороте событий оно повисло в воздухе. Точно так же осталось в воздухе обращение нашего Комитета в Верховный Совет по делу Пакта.

Наши друзья в Латвии все время сохраняли дружественные отношения с местным полпредством. При этом не забудем издание двух выпусков сборника "Мысль". На нашу последнюю телеграмму мы уже не имели ответа. Вообще перерывы почтовых сношений отвратительно отражаются на всем. Иногда чувствуете себя как бы на необитаемом острове. Обрывки долетающих сведений часто исключают истинное положение вещей. Где именно и что именно теряется — это уже поверх человеческого воображения.

Почему же эти памятки встали именно восемнадцатого Сентября Со-рокового года? Всему есть причина. С Дальнего Востока пришло письмо Алтаева. В нем он сообщает, что в № 1 "Русской Газеты" в Риге 28 Июня была добрая заметка об издании наших друзей. Удар по струнам отзвучит.

Не знаю, дошла ли моя "Земля обновленная"? Напечатана она была тридцать лет назад, но сказанное и сегодня годится. Особенно значительно проверять мысли через несколько десятков лет. Не придется ли отказаться от чего-то? Не было ли уклона или сдвига? Или же было продвижение по верному пути? Хорошо, если было последнее. Радостно не отказываться, но утверждаться.

Первая половина очерка опубликована в сб. "Из литературного наследия"

Беда в том, что ненависть возрастает. Эта болезнь скверная, затяжная, а часто неизлечимая. Причину этого мрачного явления ищут в Армагеддоне, в войне, которая уже столько лет отравляет растущее поколение. Война-то войною! От войны нечего ждать душевных и сердечных благ, но, кроме того, можно убеждаться, что война растравила многие внутренние воспаления человеческие, которые притаились в глубоких недрах. Кто знает, может быть, и в том благо, что разные внутренние нарывы обозначатся и будут подлежать лечению?

Наряду с ненавистью воспряла и отвратительная сестра ее — подозрительность. Все заподозрено, все охаяно, все осквернено. Можно ли сейчас говорить о Гете, о Шиллере, о Вагнере, как бы не попасть в пятую колонну! Можно ли слушать еврейские хоры Мусоргского или "Кадиш" в исполнении Кошиц, это будет уже юдофильство. Всевозможные фобии разрослись. Среди англичан пресловутая русофобия не только не вымерла, но даже как-то окрепла. Вообще вся Европа, да проще сказать, весь мир полны всяких фобий.

Смеху достойно, что люди говорят о каких-то свободах, а сами сковали себя невероятными предрассудками — фобиями. С одной стороны, находят множество всяких витаминов для оживления и оздоровления, а в то же время сами же люди мертвят себя всякими фобиями. Может быть, какой-нибудь ученый найдет эту глубоко угнездившуюся бактерию и отыщет достаточный антипод для ее уничтожения.

Правильно, что все сейчас должно быть на научном основании. Но ведь и сама биология говорит нам, насколько вредны разъедающие человеческие пагубные привычки. А разве все эти фобии, вся эта ненависть и все ее порождения не являются сквернейшими и опаснейшими привычками?! Не доказано, чтобы какая-либо фобия была врожденным свойством.

Взрослые — те самые, которые болтают о человечности, о справедливости, о свободе, они-то и заражают младшее поколение своими отвратительными фобиями и человеконенавистничеством. Экое длинное слово — человеконенавистничество, а следствия его еще длиннее. Сваливать на войну нечего, ведь она является лишь следствием извращенной психологии.

Дело в том, что словарь зла переполнился. Зло обычно заключается не только в каких-то вопиющих преступлениях, но в самом каждодневном домашнем обиходе. Злословить, поносить, клеветать, унижать — все это может быть допущено в лощеной форме в любом обиходе. А слова о добре, о взаимопонимании, об искренности будут прежде всего сочтены именно за неискренность. Вот куда вползла ехидна ненависти, что даже слово о добре много где будет неуместным!

Милые ученые, наряду с витаминами, найдите и антифобии, чтобы непреложным научным методом уничтожить разлагающие фобии. Беда в том, что ненависть возрастает. Лукавство, лицемерие множится!

23 Сентября 1940 г.

Публикуется впервые

"На границе тридесятого царства стоит великан — дикий человек. Ни конному, ни пешему не пройти, не проехать", — говорится в народной сказке. Еще во времена Академии, в мастерской Куинджи вздумалось мне написать такую картину. У каждого из нас было свое окно, все обвешанное сладкими итальянскими этюдами прошлого века. Каждый в такой закутке разрабатывал свои задания. Чем разнообразнее они были, тем больше радовался Куинджи. Мой "дикий человек" на ярко лимонном небе очень разил среди прочей обстановки. Не думал я, что такой выход из общепринятых рамок вместится. Но, видимо, вышло наоборот. Куинджи привел в мою закутку Айвазовского. "Кто это у вас тут сказки рассказывает?" — дружелюбно воскликнул маринист и долго разглядывал моего великана. "Сказка, настоящая сказка. Правда и сказка все вместе".

С тех пор мы много где видели сказочную правду. В Срединной Азии, в Тибете, в Гималаях встречались врата в тридесятые царства. Высились нерукотворные великаны, и грозные, и ласковые, и гордые, и зовущие. Складывал сказки хожалый, много видавший путник. С караваном когда-то он пересекал Гоби и Цайдамы и дивился самому белоснежному Epropy. Сказание пришло из яви. Караванщики предупреждали: дальше не ходи! Разве не о тридесятом, заповедном царстве они предупреждали? В сказках и имена-то азиатские, и шатры степные, и палаты заморские. Все это видел сказитель. От правды будней увлекал к правде нерукотворных просторов. Неправда, что сказка — удел богатеев пресыщенных. Множества трудящихся бедняков черпали силы и надежду в сказкеправде. Кто узнал сказку, тот умел постоять и за правду. Сама будничная работа преображалась. Некоторые суровые вожди надевали личину, уверяя, что сказка жизни и вообще все искусство им несносно, а сами в тиши плакали, побежденные красотою. Красота не опиум, но крылья преуспеяния. Ведь в каждом человеке живет мечта о тридесятом царстве, о Стране Прекрасной. И разве не будет правдою сказать о просторах, в которых каждый побывать может. Правда наиреальнейшая в том, чтобы без лукавых выдумок напомнить и цветом и звуком о существующем.