Петер Вайдхаас - И обратил свой гнев в книжную пыль...

Я решил начать свое большое турне по Азии, которое должно было привести меня в Токио, Гонконг, Сеул, Манилу, Бангкок, Сингапур, Катманду и Нью-Дели (смотри следующую главу), с поездки в Москву, чтобы наконец получить однозначное согласие и определить твердые сроки проведения выставки, поскольку последние полгода после поездки Рональда, как и предшествующие тому двадцать месяцев, прошли в обнадеживании и утешении с колеблющимися то в одну, то в другую сторону решениями «Общества», чтобы нам дали наконец «зеленый свет», и мы могли приступить к подготовительным работам.

Вечером 9 февраля 1972 года я впервые стоял на трескучем морозе посреди Красной площади. Засунув руки глубоко в карманы мехового пальто, я крутился на одном месте вокруг самого себя. Рубиновые звезды кремлевских башен, словно засахаренные луковки собора Василия Блаженного, темный силуэт торгового дома «ГУМ», красно-кирпичное здание Исторического музея, кремлевская стена и темно-красный гранит мавзолея Ленина мелькали передо мной одно за другим. Мне казалось, что, стоя посреди площади и непрерывно вращаясь вокруг собственной оси, я ощущаю силовое поле мирового центра социализма. Я — в Москве!

Я сам этого хотел — проникнуть в центр силового ПОЛЯ. И был убежден, что справлюсь со своей задачей. Полный энергии, надежд и твердого намерения не дать себя кормить одними пустыми обещаниями, я двинулся обратно в путь — с Красной площади через подземный пешеходный туннель под проспектом Маркса в расположенный неподалеку отель «Националь». В этом отеле жил когда-то Ленин, когда перенес столицу назад в Москву. Это старинное здание в стиле бидермейер, с вытоптанными лестницами, гигантскими хрустальными люстрами и русской балалаечной музыкой во всех четырех залах ресторана на первом этаже. Я решил отпраздновать этот вечер и устроить себе типично русский ужин.

Войдя в вестибюль отеля, я очень испугался, когда от меня громко, на русском языке, потребовали, чтобы я сдал пальто в гардероб. Но я испугался еще больше, когда робко предъявил у входа в один из залов ресторана свою маленькую голубенькую гостевую карточку, где стояло одно слово, идентифицировавшее меня, как бы неприятно мне это ни было: капстрана.

« Капиталист!» — на весь ресторан закричал во все горло официант, и я вздрогнул, словно меня застукали при совершении какого-то неблаговидного поступка. Но, к моему великому изумлению, ко мне подошел молодой человек и провел мимо длиннющей очереди желающих попасть в ресторан русских к маленькому столику рядом с группой музыкантов, игравших на балалайках.

Я заказал рыбное ассорти из копченой осетрины, черной и красной икры с кружочками сваренных вкрутую яиц, бутылку водки и минеральную воду. Я был счастлив, что нахожусь наконец здесь, в Москве. Глоточек за глоточком наслаждался я божественной водкой, каждый раз при этом нюхая, как я читал, черный chleb. Я чувствовал себя как Марко Поло, который после долгих месяцев мытарств достиг своей цели. Я мычал, как бы подпевая старинным русским мелодиям, которые так задушевно исполняла капелла балалаечников. Все последующие годы, думал я, каждый свой первый вечер в Москве я буду проводить в этом отеле «Националь» за таким вот роскошным ужином.

Но уже на следующее утро моему романтично воспарившему чувству восторга был нанесен ощутимый удар. Внезапно я снова приземлился, спустившись с небес на землю, где правили бал «реально существующие» проблемы. В сопровождении молоденькой и хорошенькой переводчицы, державшейся, однако, с «разложившимся» и находящимся в полной зависимости от капитала представителем враждебного государства в высшей степени заносчиво и высокомерно, я отправился пешком в так называемый Дом дружбы, где размещались различные «Общества дружбы и культурных связей с зарубежными странами». Здесь я надеялся выяснить последние детали, необходимые для проведения нашей выставки, чтобы, получив подпись ответственных за выставку лиц, вернуться во Франкфурт и наконец-то, имея твердую договоренность о сроках проведения выставки, начать собирать для отправки в Москву весь необходимый материал.

Моя бойкая «комсомолочка», пока мы с трудом шли по обледенелому тротуару в занесенной снегом Москве, неустанно поучала меня на тему непобедимости социализма, а потом велела ждать на ледяном ветру у ворот Дома дружбы, чтобы проинформировать сначала господина Леонова о моем желании поговорить с ним. Очевидно д-р Мохальски вновь не позвонил своему московскому коллеге, потому что через двадцать минут ожидания на пронизывающем холоде вместо Леонова появился другой человек, который даже не представился и только сообщил мне, что господин Леонов сегодня занят и просит зайти к нему еще раз завтра. И мой продрогший визави так быстро исчез внутри, что я даже не успел задать ему ни одного вопроса.

На следующее утро, не дожидаясь своей наставницы, я сам вломился с утра в Дом дружбы, но дальше жарко натопленного вестибюля не пробился — меня задержала, широко расставив руки, толстая «мамушка», не давая пройти в святая святых. После непродолжительного, но очень громкого спора одновременно на немецком и русском, причем я все время пытался воздействовать на этого толстого, дурно пахнущего и свирепо жестикулирующего руками Цербера в женской юбке двумя русскими словами, громко и четко произнося «господин Леонов», что должно было объяснить цель моего визита, самозваная защитница «советской дружбы» наконец-таки кинулась по нужному следу, предварительно пригвоздив меня грозными жестами к тому месту, где я стоял.

Затем снова появился помощник Леонова, который в оскорбительной форме разговаривал со мной вчера, и сказал, что «господин Леонов» уехал, но что выставка в принципе одобрена в рамках проекта и что нужно только представить для просмотра эскизы плакатов и каталога, а также список предполагаемых для показа книг. Нельзя ли письменно изложить критерии этого контроля, спросил я, но «правая рука» господина Леонова тут же поспешила исчезнуть в недоступных внутренних покоях этого мистического Дома дружбы, а толстая «мамушка» дала мне понять, что аудиенция окончена и что я уже сполна использовал свое право пребывания в этом вестибюле.

Я сходил еще в немецкое посольство и доложил там атташе по культуре господину Зеллу, что дело с выставкой явно застопорилось на одном месте(!), и завершил на этом свой первый, безуспешный визит в Москву, отправившись дальше — в Токио.

Чуть позже, к концу начавшегося здесь путешествия в Азию, я все-таки открыл «второй фронт», установив на World Bookfair в Нью-Дели контакт с Мартиросяном, заместителем директора Госкомиздата — организации, компетентной по всем книжным вопросам в СССР, — обговорив с ним также визит делегации издателей ФРГ параллельно с запланированной в Москве Немецкой книжной выставкой. Некий господин Найденов, самовластный шеф отдела внешних сношений при Госкомиздате, — мне потом пришлось еще не раз выдержать с ним бой — заявил на заседании Support Committee for the International Book Year в Вене, обращаясь к спикеру Биржевого объединения Александру У. Мартенсу, что хотя он и слышал о планах проведения нашей выставки, однако как должностное лицо, в чьем ведении находятся подобные дела, он не занимается этим официально и потому сильно сомневается, что данная выставка состоится.