Анатолий Терещенко - СМЕРШ в Тегеране

Вообще, отечественные войны, где бы они ни проходили, всегда консолидируют, цементируют народы. То же самое получилось и с народами Советского Союза даже после тяжелейших ежовских репрессий, проливших много невинной крови…».

После работы он заехал в магазин, купил яйца и кусок сала — захотелось яичницы со шкварками — и направился домой. Быстро приготовив нехитрый ужин, взял свежие газеты и улегся в постель.

«Новые власти после смерти Сталина, — размышлял Николай Григорьевич, лежа на кровати один в никак не согревающей постели, — с лихорадочным метанием занялись отбеливанием себя и срочной стиркой своих обшлагов на мундирах и пиджаках от запекшейся крови. Для того чтобы сделать из себя этаких «пушистых зверьков», они начали с маниакальной настойчивостью искать «зверей», в том числе и среди тех, которые по природе таковыми не являлись.

Перед XX съездом партии нужно было как можно рельефней и масштабней показать массовость сталинских злодеяний. Но в этой массе задающим генератором, мотором репрессий были в первую очередь они, партийные подпевалы, сегодняшние вожди во главе с Никитой Хрущевым.

В «Правде» в эти захватывающие годы борьбы с прошлым редко гостила правда о пережитом страной, а, как известно, любая захватывающая история редко бывает правдивой. Такая правда бывает удивительней вымысла, зато вымысел правдивее. Вот и вымыслы обо мне прикарпатскому военному прокурору показались правдивее. Я понес незаслуженное наказание и сладкую месть недоброжелателей и завистников. А чему завидовать было — ишачил, как и все. А что генерал? Это всего-навсего вмешался господин случай».

Со слов автора из Калининграда — журналиста Влада Ржевского — в своей статье «Черчилль оказался…Рузвельтом?», опубликованной в газете «Калининградская правда» 27 февраля 2008 года:

«Сперва он (Николай Григорьевич Кравченко — авт.) ютился у нее (сестры Ольги — авт.). Затем получил комнату в коммуналке. Жил скромно, пенсию ему наполовину урезали — как «провинившемуся». Значительную часть своего небогатого бюджета тратил на книги. Особенно любил «Старик и море» Хемингуэя».

Потом он получит крохотную двухкомнатную квартиру, где и встретил в одиночестве мир за вычетом себя, когда завтра уже никогда не наступит. Как утверждал Григорий Ландау, длится только вечное сегодня.

Не будущее замыкается смертью, а длящееся настоящее. Не завтра будет смерть, а когда-нибудь сегодня.

Это было в конце лета 1960 года, сразу же после переезда из Львова в Калининград. Настроение было препаршивое не только из-за достаточно продолжительного эмоционального процесса, связанного с переживаниями внезапно и «порочно» завершенной службы, но и жизненной неустроенности. Николаю Григорьевичу в этот день нездоровилось. То не хватало воздуха, и он вскакивал с кровати и бежал к окну, чтобы открыть настежь форточку, то погребной холод внезапно сковывал тело, мерзли нижние конечности, и он снова повторял путь к окну, но теперь, чтобы закрыть лючок в природу.

Ныли полученные на войне ранения в области правой лопатки и левой голени.

В начале августа дни стояли пасмурные и дождливые, влажности тут хватало и без божьих струй. Воды Балтийского моря омывали северо-западную часть бывшей Восточной Пруссии. А в один из таких дней с утра, где-то к часам десяти, лучи солнца, наконец, прожгли полог свинцовых туч. Настроение улучшилось светлостью природной.

Это был субботний день. Сходил в магазин за продуктами и приготовил любимую с детства яичницу с ломтиками тонко нарезанного сала — шкварками, перекусил. Из термоса налил с вечера заваренного чая и, с удовольствием отхлебывая из чашки, привезенной еще из Германии, хотя любил пить из стакана в серебряном подстаканнике, подошел к письменному столу, на котором стопкой лежали чистые листы, вырванные из исписанных блокнотов. Допив чай, он с удовольствием уселся на стул, взял блокнот, вырвал двойной листок бумаги и своим размашисто-убористым почерком в правом верхнем углу поставил дату — 6.VIII.60.

Он решил написать своему подчиненному, которого уважал и любил за трудолюбие, — Василию Ефимовичу Грачеву.

«Василий Ефимович!

С 20/ VII с.г. я житель г. Калининграда.

Мой адрес г. Калининград (областной) ул. Чайковского дом 38/40 кв. 5.

Тяжело мне было прощаться с тобой и товарищами — больно, что я уехал от Вас с позорным клеймом.

Утешает меня одно — время покажет, что я не был подлецом и никогда им не буду.

Мое отношение к тебе известно — ценил и любил тебя за твой ум, за твердость и за то, что в работе ты никогда себя не щадил.

Если будешь в прибалтийских краях, загляни ко мне, буду рад тебя повидать.

Жму твою руку, желаю всего хорошего в твоей жизни и работе.

Н.Г.»

Письмо получилось на двух блокнотных листах. Прочитал еще раз, свернул пополам и вложил в конверт, на котором чернильной ручкой разборчиво вывел адреса отправителя и получателя. Оделся, чтобы отправить послание, — благо синий почтовый ящик с гербом СССР висел на стене соседнего дома. Тогда их было много в любом городе и селе — люди активно общались друг с другом, переписывались.

С окончанием горбачевской «перестройки» и началом ельцинского «реформаторства», когда единой страны не стало, переписка пошла на убыль. Синие ящики теперь выгорали на свету, облущивались от краски и висели как ненужные скворечники. А скоро они и вовсе испарились. Людей власть приучала быть индивидуалистами, обосабливаться, держаться за частную собственность, не доверяя даже родственникам своих дел, успехов, провал и самой жизни. Так индивидуализм становился подчеркнутой слабостью. Постепенно стало угасать общение с соседями по лестничным клеткам.

Никогда счастье не ставило человека на такую высоту, чтобы он не нуждался в других. Тень сельской общины, где крестьяне друг другу помогали, долго тянулась за нашей ментальностью и в городах. Она и сегодня присутствует, только ее глушат софиты того же самого индивидуализма.

Мы привыкли жить открыто. В коллективах воспитывалось наше поколение, а потому все и все было на виду. Коллектив был большой частью человеческого общения. В конечном счете, человек становится человеком только среди людей.

Сегодня неолибералы в СМИ и, особенно из ТВ, пытаются вбить в наше сознание «мудрость» английского историка Томаса Карлейля, который утверждал, что он не верит в коллективную мудрость невежественных индивидов.

Но господа, все зависит от того, кого хотят и с какой целью желают собрать в коллектив. Собрать стадо из баранов легко, трудно собрать стадо из кошек. Но, даже чтобы бороться за права личности, необходимо создать коллектив. Это неоспоримый факт. Он распространяется и на государство — оно или тугая метла или развязанный веник.