Орест Высотский - Николай Гумилев глазами сына

Мемуары других авторов составлены и прокомментированы В. Крейдом. Это материалы, которые не попали в книгу «Николай Гумилев в воспоминаниях современников» либо вошли в нее в сокращенном виде. Верю, что с появлением новой книги о жизни поэта не только читатель дождался глубокого и серьезного знакомства с ним, но и Николай Гумилев, окончательно и бесповоротно вернувшись через десятилетия в родное Отечество, дождался того читателя, к которому обращался когда-то, не сомневаясь, что этой встречи никто и ничто отменить не может:

Геннадий Красников

Хотя этого ждали и к нему готовились, но, как всегда, начавшиеся ночью предродовые схватки вызвали переполох. В доме все проснулись, горничную послали за акушеркой, кухарка, на кухне громыхая кастрюлями, принялась разжигать плиту, чтобы согреть воду, старая нянька то и дело подходила к окну, стараясь сквозь шум дождя услышать подъехавшего извозчика, а затем семенила в спальню к роженице, подбадривая ее:

— Сейчас, сейчас, барыня, вот приедет Дарья Семеновна, и все будет хорошо, уж потерпите, голубушка.

Наконец послышался цокот подков по булыжной мостовой, и в прихожую вошла женщина в черной шляпе, с плоским чемоданчиком. Степан Яковлевич сам помог ей снять пальто и проводил в гостиную, где сидела его старшая дочь Шурочка, машинально сжимая и разжимая руки и судорожно зевая.

Акушерка с горничной скрылись за дверью спальни, нянька пошла в детскую, откуда послышался плач проснувшегося Мити, и в гостиной наступила напряженная тишина. Только шум дождя и рев ветра с моря стали еще слышнее. Гумилев ходил по комнате, слегка прихрамывая и морщась от ревматической боли, покусывая волоски седеющей бороды, и его тень тоже двигалась по стене и дрожала от колеблющегося пламени свечи. Шурочка продолжала нервно зевать.

В семье ждали девочку. Первенец, Зиночка, умерла, прожив едва полгода, и Анна Ивановна, разрешившись вторым ребенком — сыном Митей, теперь молила Бога послать ей дочь. Для девочки приготовили все приданое: пеленки с кружевами, капоры с розовыми лентами, свивальники.

А за дверью спальни совершалось чудо: в мир приходил новый человек. Что ждет его здесь? Что записано в книге его Судьбы, да и кто может прочесть эту книгу?

Все чаще из спальни слышались стоны и крики роженицы. В столовой стенные часы гулко пробили четыре раза.

— Может, послать бы к отцу Владимиру, открыть Царские врата? — сказала нянька, присаживаясь на краешек стула и вопросительно глядя на барина. Но тот, не останавливаясь, ходил вдоль стола, покусывая бороду и не отвечая на вопрос.

Наконец из спальни раздался громкий женский крик, и следом слабый, тоненький плач младенца.

— Ну, слава те господи, — перекрестилась нянька. Мелко закрестилась Шурочка — кого-то ей послал Бог: сестричку или братика? Живя в доме отца, Шурочка успела привязаться к мачехе, всегда такой спокойной, выдержанной, доброжелательной. Степан Яковлевич остановился и истово перекрестился на образ, перед которым мигал красный огонек лампадки.

Но вот дверь спальни открылась, и акушерка, торжественная, как жрец, вошла в гостиную, неся на вытянутых перед собой руках младенца, закутанного в пеленки.

— Поздравляю, Степан Яковлевич, с сыночком, — сказала она низким, мужским голосом.

— Значит — это мой новый братик Коленька, — радостно улыбаясь, воскликнула Шурочка, стараясь разглядеть в пеленках сморщенное красное личико. Она помнила, что отец говорил: «Если будет сын, назовем его Николаем, ведь святой Николай — покровитель всех моряков». Сильный порыв ветра потряс оконные ставни.

— Ишь, какая буря-то разыгралась, — сказала нянька, — у Колечки, видно, жизнь будет бурная, это уж верная примета.

Сквозь щели в ставнях уже синело утро нового дня — 3 апреля 1886 года.

Через две недели, 15 апреля, протоиерей Кронштадтской госпитальной Александро-Невской церкви Владимир Краснопольский окрестил ребенка в квартире Гумилевых по Екатерининской улице. Сына, как и было задумано, назвали Николаем. Восприемниками, то есть его крестными, были: шурин Гумилева, капитан первого ранга крейсера «Варяг» Лев Иванович Львов, и семнадцатилетняя дочь Гумилева от первого брака — Александра Степановна, Шурочка, как ее называли дома.

Нечасто можно встретить семьи, в которых не было бы своих преданий о дедушках, бабушках, прадедушках и прабабушках, а то и о вовсе легендарных предках. Были такие предания и в семье Гумилевых. Правда, Степан Яковлевич, всегда суровый и замкнутый, ничего не говорил о своих родителях и близких, не любил разговоров о раннем детстве. Анна Ивановна из природного такта не проявляла любопытства, только порой в разговоре с падчерицей упоминала, что отец происходит из духовного сословия Рязанской губернии. Правда, о своих предках, старой дворянской фамилии Львовых, Анна Ивановна рассказывала охотно.

Происхождение Николая Степановича Гумилева оказалось неясным. Уже в глубокой старости дочь Степана Яковлевича, Александра Степановна Сверчкова, в Семейной хронике упомянула только в нескольких словах, что дед, Яков Гумилев, хотел пустить своего сына Степана по духовной части и требовал, чтобы тот поступил в духовную академию. Но кто был Яков Гумилев, что делал в жизни, она не упоминает. Невестка Н. С. Гумилева, Анна Андреевна Гумилева, урожденная Фрейнганг, в воспоминаниях писала, скорее всего со слов свекрови, что «дедушка поэта, Яков Степанович, был уроженцем Рязанской губернии, владелец небольшого имения, в котором он хозяйничал. Скончался он, оставив жену с шестерыми малолетними детьми». Степан Яковлевич, отец поэта, был старшим сыном в этой многодетной семье. Запись позволяет предположить, что дед Николая Степановича был пусть и не богатый, но помещик и дворянин. Более определенно это утверждает Г. П. Струве в статье «Н. С. Гумилев. Жизнь и личность»: «… дед поэта, Яков Степанович, был помещиком, владельцем небольшого имения Березки в Рязанской губернии». Опровергает это В. Лукницкая, опубликовавшая материалы, собранные ее покойным мужем, Павлом Лукницким. В ее работе написано: «Отец поэта, Степан Яковлевич Гумилев, родился в селе Желудеве Спасского уезда Рязанской губернии, в семье церковнослужителя».