Олег Гриневский - Перелом. От Брежнева к Горбачеву

— Мы понимаем, что вы хотели бы использовать ситуацию вокруг Ливии для охвата мерами доверия самостоятельной деятельности ВМС и ВВС. Но именно по тем же причинам мы будем еще больше противиться этому. Для нас эти вопросы приобретают тем большее значение, чем больше значения они имеют для вас.

А потом, перейдя на доверительный тон, Берри стал убеждать, что эти американские удары по Ливии ни коим образом не направлены против Советского Союза или его интересов в этом районе. Цель США — наказать террористов. А далее следовали весьма любопытные детали, особенно для того времени.

— Ещё в конце марта, говорил Берри, американским спецслужбам удалось перехватить и расшифровать секретное указание из Триполи ливийскому посольству в Восточном Берлине организовать нападение на американских граждан. А вечером 4 апреля это ливийское посольство сообщило в столицу, что нападение будет осуществлено на следующий день. Так оно и случилось. Мощный взрыв прозвучал в ночном клубе в Западном Берлине поздно ночью 5 апреля. Погибли американский морской пехотинец и турчанка, а более двухсот человек были ранены. Ливийское посольство в секретной шифровке отрапортовало о «великом успехе».

Мы скептически отнеслись тогда к этой информации. Тем не менее, американская операция против Ливии помогла нам заново оценить суть собственных предложений по ВВС. Помогли и французы. 18 апреля посол Гашиньяр сказал:

— Вы знаете, — мы не одобряем действий американцев в Ливии. Более того, Франция не разрешила пролет американских самолетов над своей территорией — им пришлось огибать всю Европу. В ливийской операции участвовали 30 самолетов. Но ваши предложения об уведомлениях о деятельности ВВС начинаются с 200 самолетов, и эту операцию оно никак не затрагивает. Поэтому мы задаемся вопросом, на какую деятельность ВВС оно рассчитано? Массированные налёты авиации времен второй мировой войны? Но ведь мир с тех пор коренным образом изменился. Кроме того, все вопросы стратегических вооружений рассматриваются в Женеве. Короче говоря, ваше предложение нас никак не затрагивает. Американцев — тоже. Если вы имеете в виду крупные учения НАТО, в которых иногда действительно участвуют сотни самолетов, то все они связаны с деятельностью сухопутных войск и подлежат уведомлению.

В общем, сессия начиналась тяжело. Правда, американцы намекали, что получили новые указания, позволяющие им проявлять гибкость по вопросам, которые вызывают озабоченность у Советского Союза. Завязались интересные беседы по неприменению силы, уведомлениям ВВС и ВМС. Мы старались поддерживать разговор, но у нас не было директив.

В разгар этого дипломатического менуэта из Москвы мне пришло указание прибыть в столицу для участия в заседании Политбюро 24 апреля, где будут утверждаться директивы для делегации. Это был как удар грома среди ясного неба. На нашей памяти такое случалось только один раз — в 1972 году, когда решалась судьба Договора по ПРО: из Хельсинки на Политбюро была вызвана почти вся делегация.

В четверг, как и положено, в 11.30 я был в Кремле. Первыми шли кадровые вопросы. Среди них — утверждение двух первых заместителей министра иностранных дел А.Г. Ковалева и Ю.М. Воронцова.

Шеварднадзе не стал докладывать на Политбюро директивы, а поручил это Ковалеву. Тот взял подготовленный для министра текст и ушел с ним в маленькую комнату, примыкающую к предбаннику. Рядом сидел маршал Ахромеев с огромной папкой бумаг, которые внимательно читал и подписывал. Время от времени к нему подходил ординарец, забирал отработанный материл и передавал очередную порцию документов.

А в предбаннике внешне было всё так же. Только приглашенных стало меньше, и атмосфера изменилась — погрустнели высокие начальники, сидели молча по углам или читали. Одним из главных был вопрос о ходе обсуждения итогов XXV11 съезда в партийных организациях. Как нам рассказали, Горбачёв сурово отчитывал присутствующих за то, что дело перестройки движется очень медленно. Работа аппарата обюрокрачена и идёт часто вхолостую. Надо сокращать госаппарат в два–три раза. При этом он сделал такое интересное заявление: «Хрущёву шею сломал аппарат, но сейчас не сломает, не потопит живое дело». И предложил провести Пленум ЦК по кадрам.

Потом долго, очень долго шло обсуждение вопроса об улучшении производства товаров народного потребления. Из зала заседаний «командиры» легкой промышленности выходили понурые — видимо, досталось. В общем, в предбаннике царила настороженная атмосфера неопределенности.

Наш вопрос, значившийся в повестке дня под номером 7, о директивах для делегации СССР на Стокгольмской конференции, начался только в 2 часа дня. Далее следуют мои дневниковые записи тех лет:

«На трибуну вышел Ковалев и, извиваясь не только словами, но и телом, изложил доклад, подготовленный для Шеварднадзе.

«На фоне крупной инициативы, выдвинутой М.С. Горбачевым в Берлине результативное завершение Стокгольмской конференции было бы особенно важно. Ведь если удастся достигнуть договоренность по мерам доверия на ееё первом этапе, то это поможет сделать наши предложения в области сокращения обычных вооружений предметом рассмотрения на втором этапе Стокгольма, что и было задумано при разработке советской инициативы. Так что на Стокгольмской конференции скрещиваются линии сложной политической борьбы.

Теперь о тактике на нынешнем раунде. Исходя из того, что ситуация пока еще далеко не ясная, перед советской делегацией ставится в первую очередь задача попытаться заставить наших партнеров подраскрыть свои карты, прощупать, в какой мере они готовы к компромиссам. Поэтому представляемые на утверждение директивы носят промежуточный характер. Они не дают развязок по основным спорным вопросам. В результате основательного зондажа, когда станет яснее картина возможных развязок, нам надо будет определиться и принять политическое решение — что потребуется для достижения взаимоприемлемых договоренностей».

Сразу же последовал короткий и резкий, как выстрел, вопрос Горбачева:

— Почему директивы не предусматривают развязок?

Ковалев (долго и путано): Над директивами работали разные ведомства, и им не удалось пока согласовать единую точку зрения. МИД предлагал более низкие потолки уведомлений, но они не прошли.

Горбачев: Вы не скажете, почему так получается, что американцы всегда выступают с более привлекательными предложениями, чем мы? Если они предлагают какой— то уровень, то более низкий, чем мы. Взять хотя бы уведомления — они предлагают уведомлять с уровня 6 тысяч. человек, а мы — с 20 тысяч. Почему?