Олег Гриневский - Перелом. От Брежнева к Горбачеву

Согласованный параметр уведомления предусматривал, что эта военная деятельность будет подлежать уведомлению в тех случаях, когда в ней участвуют Х войск и Y число танков (конкретные цифры надо было еще согласовать), если они организованы в дивизионные структуры или, по крайней мере, в две бригады/полка, не обязательно подчиненных одной и той же дивизии. Это означало, что «спусковыми крючками», вызывающими уведомления будут количество участвующих в учениях войск и число танков. НАТО сняло свое требование, чтобы уведомления давались, начиная с уровня одной дивизии. В этой формулировке структурный элемент лишь присутствует, но не вызывает уведомлений.

Это были очень крупные подвижки. Соглашение теперь было действительно близко — буквально висело на гвозде, вот — вот упадет.

В Москве тем временем обстановка накалялась. Военные категорически отказывались готовить какие— либо новые директивы для Стокгольма. На этот раз их открыто поддержало КГБ. Тогда Шеварднадзе и Добрынин направили Записку в ЦК, в которой предлагалось «поручить МО, КГБ, МИД СССР, Международному отделу и Отделу оборонной промышленности ЦК КПСС представить в пятидневный срок свои соображения по развязкам тех вопросов, которые мешают достижению договоренности на Стокгольмской конференции».

Горбачев первым поставил свою подпись «за» и срочно пустил Записку «на голосование», не дожидаясь очередного заседания Политбюро. Фельдъегерская служба немедленно повезла ее остальным членам Политбюро, которые, кто с энтузиазмом, а кто и нехотя, тоже поставили свои подписи.

Но медленно, ох, как медленно, поворачивались колеса в механизме советской государственности. 11 сентября Политбюро приняло решение дать такое поручение ведомствам. Только после этого начались затяжные баталии на Пятерках. Обсуждался подготовленный в МИДе проект, который резко критиковался со всех сторон.

Как мне рассказывал потом Воронцов, какой— либо новой аргументации там не приводилось. Военные занимали прямолинейную позицию — никаких уступок, и точка. А КГБ проводил более тонкую и хитрую линию. Не вдаваясь особо в детали переговорных позиций, там делали упор на том, что «США, неправильно интерпретируя нашу конструктивную линию, пытаются усилить нажим на СССР» по всем направлениям, в том числе в Стокгольме. Поэтому соглашения может и не быть. Нужно готовиться к тому, чтобы перенести обсуждение всего комплекса мер доверия на Венскую встречу СБСЕ.

Подоплека этих предупреждений была ясна — поколебать курс на достижение соглашения в Стокгольме, как первого шага в улучшении отношений с США и Западом. В их «поправках» к директивам об этом было написано довольно прямо:

Даже реализация новых дополнительных указаний советской делегации необязательно гарантирует позитивный итог нынешнего последнего раунда встречи. Как представляется, в этой связи уже сейчас в указаниях необходимо предусмотреть линию поведения делегации СССР на данный случай. Имея в виду предстоящую встречу в Вене, где будет подводиться итог Стокгольмской конференции, нельзя исключать возможности завершения работы над оставшимися проблемами именно в ходе Венской встречи. Такое понимание позволило бы отойти от линии на достижение успеха в Стокгольме при любых обстоятельствах и показать США, что ужесточение их подхода к ряду узловых вопросов не обязательно даст им переговорные дивиденды.

И тут, надо признать, Шеварднадзе первый раз проиграл. Еще в Москве, когда мы пытались пробить в Генштабе новые директивы, Воронцов заметил:

— Очень не вовремя ты затеял всю эту историю. Тут с американцами такие шпионские страсти разыгрываются, а ты предлагаешь инспекции.

Откровенно говоря, я не придал тогда этому значение, хотя и слышал детективную историю «Захаров — Данилофф». Шпионские разоблачения давно стали повседневной частью советско— американских отношений, и на них по — серьезному внимания не обращали. Ну, пошумит пресса неделю и забудет. Но здесь все обернулось по — другому.

23 августа в нью— йоркском метро при передаче ему секретных документов был арестован советский сотрудник ООН Г.Ф. Захаров. Неделю спустя почти в аналогичной ситуации на набережной Москвы— реки арестован американский журналист Николас Данилофф. В общем, тривиальная ситуация — око за око, зуб за зуб. Одному передали в конверте чертежи реактивного двигателя, другому — данные о советских войсках в Афганистане. В обоих случаях «секретные документы» передавали подставные агенты ЦРУ и КГБ.

Но арест журналиста — дело нешуточное. В американской прессе начался скандал. Вмешался президент Рейган, который дважды, в том числе по линии «горячей связи», обращался к Горбачеву с личными заверениями, что Данилофф никакого отношения к американским спецслужбам не имеет.

Однако шефу КГБ Чебрикову удалось убедить тогда Горбачева, что американский журналист занимался шпионской деятельностью. Он публично заявил, что Данилофф — шпион, которого поймали на месте преступления. Это только подлило масла в огонь — Рейган и Шульц назвали арест Данилоффа «отвратительной провокацией». В Америке влиятельные политические силы публично требовали в знак протеста отменить встречу Шульца с Шеварднадзе, которая должна была состояться во время открывающейся сессии Генеральной Ассамблеи ООН [174] Продолжение и завершение этой шпионской истории в Главе 15: Как Шульц Шеварднадзе охмурял. .

Вот в такой нервозной обстановке шло обсуждение директив. Горбачева в Москве не было — он отдыхал на юге — и Шеварднадзе остался без поддержки. Неудивительно, что первой жертвой вспышки шпионских страстей пал компромисс по самолету нейтральной страны. 13 сентября мы получили первое предупреждение от Воронцова:

Поставленные Вами в Москве вопросы решаются положительно, за исключением вопроса о самолете нейтральной страны. По этому вопросу будет сделано специальное обращение к руководству ФРГ и Швейцарии, чтобы они сняли свое надуманное и внесенное в последний момент предложение, которое блокирует сейчас достижение полного соглашения. В ином случае вся ответственность за срыв соглашения ляжет на правительства этих стран. Исходите из этого уже сейчас в ваших контактах с делегациями западных и нейтральных стран, а если нужно, и на заседаниях Конференции, занимая по вопросу об использовании самолета нейтральной страны жесткую, бескомпромиссную позицию.

Страсти в Москве накалялись все больше и больше. Сражения между ведомствами продолжались даже в субботу и воскресенье, и их отзвуки весьма ощутимо доносились до Стокгольма.