Наталья Скороход - Леонид Андреев

Надо сказать, что мы имеем подробную хронологическую летопись внутренней жизни влюбленного в Антонову Андреева. «Четвертый дневник начинаю я во имя Надежды Александровны, — записывает Андреев в дневник 28 марта 1897 года. — Значение этой любви для меня громадно. Она единственный смысл моей жизни». О чувствах же и мотивах Надежды Александровны — можем только догадываться.

Осенью 1897 года в их отношениях наступает перелом, 4 сентября Леонид решается на второе предложение руки и сердца: «Завтра страшный день. <���…> Может стать рубежом, с которого начнется жизнь новая». Случайно встретив Антонову на бульваре, Андреев проводил «ее до дому, говорил, смеялся, всё по-обычному». Почувствовав некоторое расположение Наденьки, Леонид довольно решительно просит ее назначить ему свидание и… «Н. А. после некоторых колебаний назначает завтрашнее утро». Его намерения были твердыми: «В самых ясных, точных и решительных выражениях я изложу Н. А. всю историю и догму своего чувства, обрисую свое материальное положение в настоящем и ближайшем будущем и в заключении спрошу: согласна ли она быть моей женой, хотя бы через год или два» [90] Там же. С. 114. .

Запись от 5 сентября объявляет о том, что «Антонова ответила отказом. Писать не могу. Мука, горшая смерти. Страшно. Надежды никакой…». И снова бросок — к водке: «да разве я живу, я пью». Через месяц: «А тут еще говорят, что истинной любви не существует! Пропито 40 р. И неведомо где утрачены часы… А сколько было безобразий. А сколько было пьяных слез, полудействительных разрывов сердца, действительных мучений…» Такова, судя по дневниковым записям, реакция Леонида.

А что же Наденька? Отказав «наследнику Достоевского и Гоголя», мучилась, плакала ли она? Думаю, нет. Легкость, с которой девушка отвергла Андреева, и предшествующее ее равнодушие к пылкому воздыхателю косвенно указывают на то, что она успела-таки влюбиться в кого-то из ухажеров, возможно, в чиновника Фохта — своего будущего мужа. Что ж… Герой андреевского рассказа прожил несколько лет, женился, но так и не отделался от своей безнадежной страсти: «Пролетели года. Он пил водку, однажды пьяный подрался с мастеровыми, был сильно избит и через два дня умер». Но наш герой — Леонид Андреев — через несколько лет преодолел сердечную муку и даже — под воздействием невесты, а потом жены Сашеньки Велигорской — бросил пить водку и обрел счастье в новой — пусть и трагически оборвавшейся любви.

А вот Надежда Антонова — по первому мужу Фохт, по второму — Чукмалдина — в отличие от героини рассказа, которая «была счастлива и имела многочисленное потомство», вскоре потеряла покой и, судя по всему, так никогда и не добилась даже видимости простого женского счастья. Ни одно из ее замужеств не было удачным, в 1913 году Надежда Александровна почувствовала влечение к сцене и, окончив драматическое отделение училища Московской филармонии, пыталась сделать карьеру в театре, без особого, впрочем, успеха. И, кстати, отношения ее с Андреевым далеко не исчерпаны и Наденька не раз еще встретится нам на страницах его жизни.

Как ни странно, в отличие от Зинаиды Сибилевой, Надежда Антонова как будто не вдохновила мастера на создание литературного шедевра. Рассказ «Он, она и водка» был передан в «Орловский вестник», где и напечатан 9 сентября 1895 года — в субботнем выпуске. Приятель Андреева Севастьянов вспоминал, что «редактор Сентянин, хотя и напечатал, но когда я зашел спросить, стоит ли Андрееву присылать еще, сказал, что нет, не стоит, т. к. рассказ слаб» [91] Цит. по: Фатов. С. 189. . Появление второго литературного опуса, подписанного на этот раз Л. А., как и «В холоде и в золоте», осталось совершенно незамеченным, разве что в семье Антоновых публикация эта вызвала переполох. Мать и дочь, прочтя рассказ, тщательно спрятали друг от друга этот выпуск «Орловского вестника», Наденька боялась расстроить мать, а ее мама — разволновать дочку… Если бы только знали они, какого жениха отвергают…

Сама Надежда, помимо этого, крайне слабого произведения — в образе белочки появляется в сказке «Орешек», упоминается в позднем рассказе «Два письма», бледен вдохновленный ею женский образ в «Мысли», исследователи находят ее тень и в пьесах «Дни нашей жизни», «Младость», «Gaudeamus», еще в нескольких произведениях, но эти фигуры не идут ни в какое сравнение с Зиночкой, Анфисой или Катериной Ивановной. И вопрос: «Так почему же, за что люблю ее я так безумно, так безгранично, такой нечеловеческой, страшной в своей силе и непреоборимости любовью?» — не находит ответа ни в истории отношений Андреева и Антоновой, ни в его будущих произведениях. Даже и прочитав от корки до корки дневник 1897–1901 годов, по страницам которого буквально «расхаживает» Надежда Антонова и который Андреев завещает именно ей, невозможно вообразить внятный и отчетливый образ этой девушки — перед нами тысячи слов о Наде и… увы, ее безликая и мутная тень.

И все-таки — как мне кажется — дневник Андреева, поскольку туда он заносил любое, связанное с любовными переживаниями, соображение, содержит — хотя и в закодированном виде — часть ответа на вопрос о природе этой действительно важной для нашего героя страсти. 3 мая 1897 года Андреев замечает, что «…той жажды, той любви, которая томит меня — Надя не могла бы удовлетворить, как и никто в мире. Чего я хочу, о чем бьется и замирает мое сердце? Не знаю. Поцелуи, объятия, все, что составляет любовь — все это далеко от того, что я хочу…» [92] Дневник. С. 70. . Уже в отношениях с Зинаидой обнаружилось это свойство молодого Андреева — он должен был прежде всего — возвышенно мечтать о возлюбленной, в вину Зинаиде ставилось то, что «он больше не может мечтать о ней». Именно поэтому Леонид, на мой взгляд, обжегшись на первой любви, долгие годы, всем своим существом искал отношений, которые — в силу разных причин — оставались бы для него безнадежными. И при этом было у него множество не слишком затрагивающих душу любовных интрижек. При этом — временами он мучился, восторгался, испытывал трепет, влюблялся и разочаровывался и влюблялся опять в свою будущую невесту и жену — тогда еще гимназистку Шурочку Велигорскую. Но именно в безнадежности Андреев бессознательно находил залог того, что он больше всего ценил в любовной истории — возможность рисовать в своем воображении картины рая… «Я хотел бы, чтобы мы были с Надей далеко, далеко от людей. Чтобы над нами раскинулось это голубое небо, бесконечное, спокойное, любящее, чтобы нас окружал лес своей прохладой и ароматом…» Подобная пасторальная сценка заканчивается патетически: «…чтобы я не видел ничего, кроме ее взора, неба и леса» [93] Дневник. С. 71. . Впрочем, не будем так уж строго судить юношеские мечтания, представления и чувства, которые сопутствовали всей этой любовной истории. Думаю, Леонид, прежде чем превратиться в Леонида Андреева, отважно пытался претворить в жизнь несколько философских концепций. И прав был — в будущем хорошо знавший Андреева — Георгий Чулков, утверждая, что «при всей своей религиозной слепоте одну религиозную правду он принял как живую и несомненную реальность, — это правду о вечно женственной красоте, о возможной, но несуществующей мировой гармонии» [94] Книга о Леониде Андрееве: Воспоминания М. Горького, К. Чуковского, А. Блока, Г. Чулкова, Б. Зайцева, Н. Телешова, Е. Замятина, А. Белого. Пг.; Берлин, 1922. С. 117. . Не имея нормального академического образования, наш герой слишком буквально понимал обрушивающийся на его голову поток идей и каждой отдавался чересчур страстно. «Он любил все огромное», — скажет о нем Корней Чуковский. И предполагаю — огромный сердечный пожар, зажженный Наденькой Антоновой, мог бы быть потушен одним «стаканом воды» — безграничная любовь иссякла бы после первой недели брака.