Александр Васькин - Москва про Романовых. К 400-летию царской династии Романовых

Читатель спросит: но ведь в Москве уже был подобный сонм избранных – Английский клуб, открытый за десятилетие до этого, в 1772 году. Но дело в том, что обстановка клуба не позволяла «Блеснуть, пленить и улететь». В отличие от Английского клуба, Благородное собрание давало такую возможность – «доставлять потомственному дворянству приятные занятия, приличные классу образованному и не возбраняемые законом», согласно своему уставу [204].

В отличие от чопорного Английского клуба, членами Благородного собрания могли быть не только мужчины, но и женщины. Лишь бы они были потомственными дворянами, внесенными в родословные книги Московской губернии. Однако и дворяне других губерний также могли претендовать на право стать членами собрания.

А руководящая роль отводилась дюжине выборных старшин, состав которых ежегодно обновлялся на треть. Существовало собрание на членские взносы, что позволило в 1784 году приобрести для его размещения дом скончавшегося за два года до этого московского главнокомандующего В.М. Долгорукова-Крымского.

В отличие от Английского клуба, путешествовавшего по Москве, здание в Охотном ряду так и осталось домом Благородного собрания, к перестройке в 1784–1787 годах которого приложил свою талантливую руку сам Матвей Казаков. В 1812 году здание пострадало во время французского нашествия. Восстанавливалось по проекту архитектора А.Н. Бакарева.

Кстати, веселье в Благородном собрании не прекращалось даже в тревожные дни, предшествующие сдаче Москвы, когда основная масса дворян выехала из Первопрестольной. Те же, кто еще не уехал, пытались сохранять видимость спокойствия и светской жизни. Так, 30 августа в Благородном собрании по случаю тезоименитства государя был дан бал-маскарад, народу, правда, наскребли немного: «С полдюжины раненых молодых, да с дюжину не весьма пристойных девиц» [205].

Было и еще одно существенное отличие Благородного собрания от Английского клуба, ставшего оплотом недовольной московской фронды и «старых взяточников», как писалось в отчете Третьего Отделения. Девиз «Шумим, братец, шумим!» здесь не был актуален. Собрание было куда более светским и жило по правилу: «Все запрещенные и нравственности противные рассуждения и разговоры касательно до разности вер, или относящиеся до правительства и начальствующих, также и все сатирические изречения возбраняются» [206].

Еще Пушкин в «Путешествии из Москвы в Петербург» отмечал: «В зале Благородного собрания два раза в неделю было до пяти тысяч народу. Тут молодые люди знакомились между собою; улаживались свадьбы».

Сюда же впервые пришел юный Михаил Лермонтов вместе со своим отцом, Юрием Петровичем, бывшим членом собрания в 1815, 1819 и 1822 годах. Помимо членов, были еще и так называемые «визитеры» и просто гости. Дворянин, желающий вступить в члены собрания должен был представить документ, подтверждающий его дворянское происхождение, за подписями губернского предводителя дворянства либо двух членов Благородного собрания, которые соглашались быть его поручителями. Если препятствий не возникало, то претендента записывали в ежегодную «Книгу членов-кавалеров» (для дам и девиц была заведена особая книга), и он приобретал годовой билет. Билеты эти были именными и давали их владельцам право входа в собрание в любые дни, когда оно было открыто. По истечении года билет следовало продлевать, в противном случае его владелец выбывал из числа членов собрания. Билет для мужчин стоил 50 рублей серебром, дамский – 25 рублей, билет для девиц – 10 рублей.

А «визитерами» называли дворян, живших в Москве постоянно или хотя бы приезжавших на зиму, которые по каким-либо причинам не вступили в число членов собрания. Они могли посещать собрание только в дни балов, маскарадов или концертов, каждый раз беря в конторе собрания разовый билет. Покупая билет, посетитель должен был предъявить записку от рекомендующего его члена собрания и записать свое имя, звание и чин в специальную «Визитерную книгу». Билет для посетителя мог взять заранее и сам член собрания; в этом случае в «Визитерную книгу» записывался не только посетитель, но и «пропозирующий» (от франц. proposer – представлять, предлагать) его член. Записи эти могли делаться как ими собственноручно, так и письмоводителем собрания (он же бухгалтер и продающий билеты кассир) [207].

Изучение «Визитерских книг» Благородного собрания позволило установить точные даты посещения Лермонтовым особняка на Охотном ряду. Это случилось 18 января 1830 года, во время зимних каникул. Юрий Петрович с сыном пришли на маскарад.

Кто знает, быть может, придя домой на Малую Молчановку именно из Благородного собрания, юный поэт доверил свои чувства бумаге:

По крайней мере, на автографе стихотворения так и отмечено: «1830 года в начале».

Начиная со своего первого выхода в свет в январе 1830 года, Лермонтов довольно часто бывает в Благородном собрании. Удалось ему попасть и на устроенный 8 марта 1830 года в зале собрания концерт знаменитого пианиста Джона Фильда, послушать которого пришел и сам государь Николай Павлович. Как видим, в своем плотном графике царь нашел время и на культурную программу (не забудем, что именно на этот его приезд в Первопрестольную и выпало то знаменательное посещение пансиона).

Кроме игры Фильда, слух самодержца и еще двух тысяч зрителей услаждали своим вокалом певцы П.А. Булахов и Репина. Концерт Фильда остался в памяти москвичей ярким и запоминающимся событием.

В своих произведениях Лермонтов не раз упоминает о Благородном собрании. Например, в «Странном человеке» читаем: «В прошлый раз в Собрании один кавалер уронил замаскированную даму». Вот и Максим Максимыч вспоминал: «Видал я наших губернских барышень, а раз был-с и в Москве в благородном собраний, лет 20 тому назад, – только куда им! совсем не то!»

Благородное собрание не перестало быть для Лермонтова одним из частых мест проведения досуга и после поступления в Московский университет, немало студентов которого разделяли его привязанность. Слушатель словесного отделения Павел Федорович Вистенгоф вспоминал: «Лермонтов любил посещать каждый вторник тогдашнее великолепное Московское Благородное собрание, блестящие балы которого были очаровательны. Он всегда был изысканно одет, а при встрече с нами делал вид, будто нас не замечает. Не похоже было, что мы с ним были в одном университете, на одном факультете и на одном и том же курсе. Он постоянно окружен был хорошенькими молодыми дамами высшего общества и довольно фамильярно разговаривал и прохаживался по залам с почтенными и влиятельными лицами. Танцующим мы его никогда не видали» [208].